— И вам было бы все равно, что в моем сердце нет никакой любви? — улыбаясь, спросила я, и он ответил совершенно серьезно:
— От женщины нельзя ничего требовать. Довольно, что она просто живет рядом.
— Но для такой женщины, как я, брак немыслим, если нет любви. Я уже не ребенок. В следующем году мне будет тридцать, — сказала я и неожиданно для себя самой смутилась.
Тридцать лет. Мне вдруг вспомнились слова из давно прочитанного французского романа: «До двадцати девяти лет женщина источает аромат девственности. Но тело тридцатилетней женщины лишено этого аромата». Невыносимая тоска вдруг овладела мной, я посмотрела в окно и увидела море. Под лучами полуденного солнца оно ярко сверкало, словно осколок стекла. Помню, что дойдя до этой фразы, я кивнула, ибо была совершенно согласна с автором. Тогда я была уверена, что после тридцати женщина перестает быть женщиной. Ах, какое прекрасное то было время! Наверное, по мере того, как один за другим исчезали окружавшие меня предметы роскоши — браслеты, ожерелья, платья, — аромат девственности, исходивший из моего тела, становился все слабее, пока не исчез совсем. Малообеспеченная женщина средних лет. Отвратительно! Но ведь и женщина средних лет имеет право быть женщиной. Я поняла это совсем недавно. Помню, как моя учительница английского, англичанка, уезжая в Англию, говорила мне девятнадцатилетней:
— Вам нельзя влюбляться. Вы будете очень несчастны, если полюбите. Во всяком случае, не позволяйте себе этого, пока не повзрослеете. Дождитесь, когда вам будет тридцать, тогда и влюбляйтесь.
Мне тогдашней все это казалось диким, совершенно непонятным…
— До меня дошли слухи, что вы собираетесь продавать этот дом? — вдруг с недоброй усмешкой спросил мэтр.
Я засмеялась.
— Извините. Мне вдруг вспомнился «Вишневый сад». А что, вы готовы его купить?
Очевидно, поняв мой намек, мэтр замолчал, сердито скривив рот.
Разговоры о том, чтобы продать нашу аристократическую усадьбу за пятьсот тысяч новых йен, действительно велись, но они так ничем и не закончились. Быть может, какие-то слухи дошли и до мэтра. Однако выступать перед нами в роли Лопахина ему было явно не по душе, настроение у него окончательно испортилось, и, поговорив еще немного на разные светские темы, он уехал.
Уверяю Вас, я вовсе не хочу, чтобы Вы стали Лопахиным. Я просто прошу Вас не противиться домогательствам со стороны не очень молодой женщины.
Я впервые увидела Вас очень давно, шесть лет назад. Тогда я еще ничего о Вас не знала. Вы для меня были только наставником брата, причем наставником, не вызывающим особого доверия. Помните, как мы вдвоем пили сакэ из бокалов? Вы еще позволили себе тогда небольшую шалость, которую я приняла совершенно спокойно. Мне просто вдруг сделалось легко-легко. Я не задумывалась над тем, нравитесь ли Вы мне или не нравитесь. Потом, стараясь сделать приятное брату, я стала брать у него Ваши книги. Кое-что показалось мне интересным, кое-что — не очень, я не слишком усердный читатель, но за эти шесть лет — трудно сказать, с какого точно времени это началось — мысли о Вас словно туманом окутали мою душу. Мне вдруг с необыкновенной отчетливостью вспомнилось то, что случилось с нами, когда мы поднимались по лестнице, ведущей из подвала на улицу, и у меня возникло какое-то странное ощущение, что именно тогда и определилась вся моя дальнейшая судьба. Меня с неудержимой силой повлекло к Вам, и, подумав, что это, наверное, и есть любовь, я тихо заплакала, почувствовав себя такой беспомощной, такой одинокой. Вы совсем не похожи на других мужчин. Не думайте, что я просто влюбилась в писателя, как Нина из «Чайки». Я не из тех девиц, которые бредят литературой и литераторами, мне не хотелось бы, чтобы Вы сочли меня обычной поклонницей. Я хочу от Вас ребенка.
Возможно, если бы мы встретились много лет назад, когда и Вы были один, и я еще не вышла замуж за Ямаки, мы бы могли пожениться, и мне не пришлось бы теперь так страдать… Впрочем, я уже примирилась с мыслью, что мне никогда не стать Вашей женой. Грубое насилие претит мне, я не собираюсь ни у кого Вас отнимать. Я согласна быть Вашей содержанкой (мне ужасно не нравится это слово, я хотела было написать «любовницей», но ведь, если называть вещи своими именами, «содержанка» — более точно). Вот только, насколько мне известно, содержанкам тоже приходится несладко. Говорят, что их бросают, как только они становятся ненужными. Что мужчины, перевалив за шестой десяток, как правило, возвращаются к законным женам. Еще на улице Нисикатамати я не раз слышала, как старые служанки говорили: «Что угодно, только не в содержанки». Но ведь в нашем случае все совсем по-другому, не так как у всех. Ведь для Вас самое главное — это все-таки Ваша работа. И если Вы меня любите, для Вашей работы будет только лучше, если мы будем вместе. Ваша жена должна это понять. Не исключено, что мои аргументы покажутся Вам странными и не очень убедительными, но я уверена в своей правоте.