— Роза, я наслышана о тебе, — она говорила с осторожностью, но полностью уверенная, что найдёт со мной общий язык. — И вот, наконец, я с тобой познакомилась, — она улыбнулась кукольной улыбкой и протянула тонкую руку. — Меня зовут Александра, но ты можешь смело звать меня Сашей.
Я ничего не ответила и руку не пожала, вместо этого вжалась в диван, как самый капризный ребенок на свете. Её это смутило и слегка задело. Но ведь она же психолог, она должна быть хладнокровной.
— Роза, скажи. У тебя есть друзья? — осторожно спросила она, сглотнув комок в горле.
Я нехотя кивнула.
— Ну так правильно, друзья есть у всех, — эмоционально отреагировал отец. Но психолог сделала резкий жест, заставляя его умолкнуть.
— Ты можешь назвать имена своих друзей? — спрашивала она ещё осторожней, так, словно я дикий зверь, а она охотник, который пытается покормить меня с руки, а потом подстрелить.
Тем временем Глеб вытянул из рукава чёрный длинный платок, как фокусник, перетягивая его из одной руки в другую. Поначалу мне показалось, что это верёвка.
— Роза… — она обернулась, прослеживая мой взгляд. — Ответь, пожалуйста…
Никого, не увидев за своей спиной, она снова уставилась на меня. Тем временем Глеб накинул на шею психолога платок. Он сделал один оборот и стал затягивать, словно удавку. В этот момент Александра Александровна изменилась в лице, напряглась, как будто ей не хватало воздуха.
— У вас не будет стакана воды? — спросила она, потирая длинными пальцами шею.
— Да, конечно. — Мама встала и отправилась на кухню.
Глеб медленно продолжал затягивать удавку. Несчастная стала задыхаться, хватая ртом воздух.
— Вам плохо? Я вызову «скорую», — отец вскочил и побежал к телефону, который тоже располагался на кухне. После того, как он назвал адрес нашего дома, сразу бросился к несчастной. Глеб продолжал её душить. Её лицо уже залилось багровой краской, глаза буквально выкатились, тело начало трясти в конвульсиях. Прибежала мать со стаканом воды и попыталась напоить её, но лишь расплескала жидкость по лицу и одежде. В моем сознании всё происходило очень медленно. Вот — Глеб улыбается и смотрит на меня, медленно затягивая черную ткань, вот — Александра Александровна извивается, как змея. Я бы даже сказала, танцует, вцепившись в свою шею руками. Вот мои родители, они сильно напуганы, бегают вокруг извивающийся женщины, не зная, чем помочь. Всё выглядело так, будто они совершают какой-то очень опасный обряд вокруг костра. Что я тогда ощущала? Ровным счётом ничего. Мне не было жаль эту женщину, которая вот-вот потеряет сознание и, возможно, жизнь. Не было жаль перепуганных родителей. Полное безразличие к происходящему.
Когда это достигло вершины ужаса, Глеб расслабил удавку, спрятав платок обратно в рукав, после чего сел рядом со мной с любопытством наблюдая, как психолог жадно глотает воздух, приходя в себя. Всё её лицо залилось багровой краской. В глазах читался ужас. Нервно потирая шею, она допила, громко глотая, остатки воды в стакане.
— С вами всё в порядке? — озабоченно спрашивала мама.
— Не знаю… Меня словно кто-то душил, — выдавила она на выдохе. Видно было, что кислород, который только что попал в её легкие, принес неимоверную боль. Она встала, потом снова села.
— Может, у вас приступ астмы? — предположила мама, она тоже приходила понемногу в себя, так же как и отец.
— Не знаю. — Психолог в последний раз поднялась с кресла, взяла свой чемоданчик и направилась к выходу. — Я пойду, — она всё ещё была красной и бледной одновременно. — Перенесём этот сеанс на следующую неделю, — хриплым нерешительным голосом выдавила она и ушла.
Глава lV
За ужином родители обсуждали произошедшее сегодня. Всё это их сильно взволновало, обстановка была всё ещё на уровне трения. Я думаю, ни один здравомыслящий человек не желает, чтобы в его доме кто-то умер.
В тот вечер я впервые нарисовала Глеба, точнее событие этого дня. Рисунок получился вполне достоверным. Никто бы и не подумал, что это шедевр пятилетнего ребенка.
Мама укладывала меня спать, когда наткнулась на листок бумаги с рисунком: бедная Александра Александровна извивается в конвульсиях, а над ней незнакомец душит её черной веревкой. Мама невольно вскрикнула и посмотрела на меня. «Что это?» — читалась в её глазах. Потом она без всяких объяснений поспешно покинула комнату, вероятно, пошла к отцу, чтобы показать моё творение. Тем временем Глеб сел на кровать и достал из-за пазухи какой-то свиток. Там было что-то написано на непонятном языке. Потом он протянул чёрное перо и указал на уголок листа. Я черкнула пером, оставив неразборчивую кляксу. Глеб широко улыбнулся и погладил меня по голове, убирая за пазуху свиток.