— Ей-богу, батюшка, я здесь ни при чём! — восклицал Белокуров. — Взбалмошная барынька вбила себе в голову, что может меня осчастливить... Только праздник омрачила...
— Пустяки, — смеялся священник. — Такой праздник таким глупым подвигом омрачить невозможно.
Владимир Георгиевич в душе ликовал и не стыдился своего злорадства по поводу полного фиаско княгини Жаворонковой, бывшей Кати Мещанской. И он бы ещё постоял в храме и порадовался, наблюдая, как возмущены старушки, как растерян Белокуров и как рассмешился отец Николай, но тут отец-основатель увидел своего недруга, двигающегося к нему обличительным шагом.
— Твои проделки, Максенций? Твои?! — уже спрашивал он громко. Нарываться на скандал не хотелось, и Владимир Георгиевич поспешил броситься вдогонку за своей бывшей женою.
— Изыди! Изыди! — слышалось за его спиной грозное слово, и нетрудно было догадаться, что вслед ему посылаются изгоняющие крестные знамения.
Выйдя из храма, Владимир Георгиевич увидел всё ту же яркую и полногрудую луну, а на востоке — свет зари, а на дороге — уезжающий восвояси джип «Чероки». И он не сразу понял, что его бросили. Потом побежал, всё больше прибавляя ходу. Наконец, завопил во всё горло:
— Э-э-э-й! Стойте! Куда вы! Стойте же, черти!
Но черти либо не слышали и забыли его, либо, выполняя приказ своей взбалмошной барыньки, нарочно улепётывали, бросив отца-основателя на растерзание ересеборцев.
Глава двадцатая
ЗАРАВСТВУЙ, ОРУЖИЕ!
— Остановите их, мы же с вами современные люди!
Ну, это же средневековая дикость!
Ну, я готов признать свои ошибки.
— Ошибки надо не признавать.
Их надо смывать! Кровью!
Чижов готов был скорее поверить, что Лада совершит этот глупейший поступок, но что такое выкинет эта неизвестно откуда взявшаяся дама, явно из богатеньких, оказалось полной неожиданностью. Когда она бухнулась на колени, схватив Белокурова за руку, и воскликнула: «Повенчайте нас!» — Василий Васильевич невольно стал искать взглядом Ладу, но если когда он выходил читать перед всем клиром «Верую», она стояла среди всех старушек, то теперь её нигде не наблюдалось, и Чижов огорчился, что она не видит эту нелепую и даже стыдную сцену, в которой Белокуров выглядел более чем неловко. Особенно когда стал оправдываться, что он тут совсем ни при чём Теперь он был особенно ему противен, и мысль о предстоящей дуэли воскресла в памяти Чижова вместе со всеми вчерашними переговорами с этим негодяем, соблазнившим его жену.
Во время вчерашнего разговора всё кипело и боролось в сердце Василия Васильевича. С одной стороны, он по-прежнему любил свою жену и не представлял, как станет жить без неё, и по-прежнему почитал Белокурова как одного из самых лучших русских публицистов. С другой стороны, они оба, и жена и Белокуров, совершили предательство по отношению к нему, предательство чудовищное и непростительное. Они надругались над его любовью к ним обоим, и просто так этого нельзя оставить. Конечно, то, что рассказал Белокуров про жену, американца, про спасение сына и про общество Ч, не могло не взволновать Чижова, и Чижов нисколько не хотел никакой расправы над уже изрядно наказанным газетчиком. Но... А эспадроны? Случайно, что ли, она приехала сюда? И Чижов, который с оружием в руках некогда защищал честь чужой жены, неужели не станет отстаивать свою честь, честь своей семьи? Он так и сказал вчера Белокурову:
— Я ничего не имею против вас, и можете считать, что я уже простил — и вас, и Ладу. Но честь... Она должна быть защищена.
Так было решено, что поединок неминуемо должен состояться. Вечером, помогая отцу Николаю приуготавливать храм к предстоящей встрече Воскресшего, Чижов думал о том, что теперь всё решит главное — венчаны ли батюшка с матушкой, оклеветал ли их Вячеслав или они впрямь живут во грехе. От этого теперь зависело всё в этом мире. Конечно, можно было прямо сейчас и спросить отца Николая, но что-то мешало Чижову сделать это. Он рассуждал так: если спрошу сейчас, то наверняка окажется, что не венчаны, и, наоборот, если спрошу утром, то Воскресший поможет, сделает так, что Вячеслав оклеветал любимого батюшку. Надо только усиленно молиться ему во время всенощной.
И — дальше: если окажется, что отец Николай живёт во грехе, тем самым ужесточится характер дуэли, в таком случае Чижов будет стрелять на поражение, если даже Белокуров выстрелит нарочито мимо. А если всё сказанное Вячеславом клевета, поединок будет мирным — пара выстрелов «в молоко» для порядка.