— Ты решил разбиться? — сладко зевнула княгиня Жаворонкова. — Прекрасно тебя понимаю.
— Либо разобьёмся, либо поспеем к рассвету, — грозно ответил Ревякин. — И то и другое — хорошо.
— Всё же второе предпочтительнее. А то вдруг не погибнем, а только покалечимся?
— Нет уж, погибнем! Любишь гибнуть?
Когда миновали Дубну и Кимры, стало заметно светать. До рассвета оставалось полчаса, а до княжества километров восемьдесят. Хуже всего теперь было и не успеть, и не разбиться насмерть. Поглядев на Катю, он заметил, что вид у неё довольно обречённый. Она смекнула, что он и впрямь готов сейчас врезаться куда-нибудь.
— Прибавь ещё чуток скорости, а то не успеем, — смело сказала она, когда он уже ожидал, что она взмолится о пощаде. И он прибавил ещё. Никогда в жизни ему не доводилось гнать с такой скоростью. И вся его жизнь пролетала мимо него столь же стремительно. Вспомнив о том, что накануне смерти перед человеком проносится всё прожитое, Ревякин утвердился в мысли о гибели, которая должна вот-вот произойти.
— И всё-таки ты зря так грубо о своей Ирине, — ни с того ни с сего заговорила о второй жене его первая жена. — Я ходила на выставку её вышивок. Это что-то волшебное. У неё огромное будущее, и в нём нет для тебя места. Может, потому ты и злишься?
— Да я не злюсь, не злюсь... — пробормотал Владимир Георгиевич, которому сейчас никак не хотелось говорить об Ирине. — Просто она такой тип женщины... Ей нужно сидеть ночью за вышивкой и ждать либо мужа с войны, либо сына с попойки, либо жениха со сватовством, либо неведомо кого.
— Почему ты не скажешь: «Сына с войны, а мужа с попойки»? Разве она ждала тебя с войны, а не с попоек?
— Каждая моя попойка была как война... — смущённо пробормотал Ревякин. Княгиня уязвила отца основателя. — Знаешь, Катя, в Южной Америке есть такая птичка,' которая, когда самец оплодотворит её, гонится за ним и клюёт, что называется, в хвост и в гриву, а иногда и до смерти заклёвывает.
— Ты, Вова, ещё никого не оплодотворил, потому до сих пор ещё жив, не заклёван до смерти, — рассмеялась Катя довольно злобненько.
— Мы, кажется, ругаемся? — спросил Владимир Георгиевич.
— Вроде того. Прости, что я сдуру затеяла. Почему ты сбросил скорость? Боишься погибнуть, так никого и не оплодотворив?
— Нет, не хочется гибнуть, ругаясь с тобой. После того что случилось на обочине, какая была бы радость разбиться всмятку, чтобы наши с тобой оторванные руки и ноги перемешались. А теперь ты ещё, поди, укусишь меня при последнем издыхании.
— Как вы разговариваете с княгиней, отец основатель!
— А вы, ваше высочество, полагаете, что князья стоят выше отцов основателей? Ошибаетесь! Не было бы меня, не было бы и княжества, вы бы с его высочеством не были бы никакими высочествами, оставаясь простыми новыми русскими. Прелестно! И катались бы вы банально по Кипрам и Таиландам, профукивали денежки на смех аборигенам, тоска!
— Прости, дорогой. Не сердитесь, отец основатель, я больше не буду. Я люблю вас.
— То-то же! Прибавлю скорость.
И всё-таки они не разбились насмерть, и не успели к рассвету добраться до княжества. Когда свернули с шоссе на просёлочную дорогу, гнать стало невозможно — и впрямь глупо перевернуться на просёлочной и сломать руку или ногу.
Выехав из лесу на широкое поле, лежащее к югу от княжества, увидели первые лучи солнца, выпрыгнувшие с востока за холмами на правом берегу озера Волчица. Под голубым куполом неба разворачивалась дивная панорама строящегося государства, а на Ярилиной горке собрались все его подданные, чтобы поклониться явлению солнца, и некоторые, уже воздав молитвы, спускались к озеру — совершить священное утреннее омовение.
Глава четвёртая
КТО УБИЛ ПРЕЗИДЕНТА КЕННЕДИ?
— Она готовится стать матерью.
— А я готовлюсь стать отцом.
Он проснулся с первыми лучами рассвета и с удовольствием обнаружил себя в поезде в облике Василия Васильевича Чижова, ибо пять минут назад ему снилось, будто к нему пришёл алкаш-сосед по лестничной площадке Андрюха со словами: «Я должен сделать вам весьма важное заявление. Это я убил президента Кеннеди». Там, во сне, Василий с ужасом осознавал, что он уже не Чижов, а Чарли Роуз, следователь по делам убийств города Далласа, штат Техас. И теперь какое же это было счастье видеть, что Даллас остался позади, во сне, и он опять Василий, и едет в село Закаты, к батюшке, протоиерею Николаю, встречать Пасху.