— Да, я читала рассказы Бобова. Они у него всегда с такими названиями, под КВН. Мне он не нравится.
— Он прекрасный человек.
— Я говорю о нём как о писателе. Хотя вот вы — и газета у вас превосходная, и сами вы великолепный человек.
— Вы же меня совсем не знаете. Может, я кого-нибудь зарезал и в колодец бросил.
— Значит, тому так и надо.
— А жена моя недавно фамилию поменяла, девичью себе вернула.
— Вы женаты, Белокуров? Хотя что я спрашиваю! Конечно, разве у такого человека может не быть жены? То есть как на девичью?
— Так, стала опять Чернышёва.
— И вы этому не воспротивились?
— Нет.
— Но почему?!
— Она у меня переводчица. Блистательная женщина. А одна там ей позавидовала и назвала Белокурвой. Собственно, это как-то сразу напрашивается: Белокурова — Белокурва. Смешно, правда?
— Если честно, то да, смешно, — не удержалась от смеха Элла. — Хотя я бы всё равно не стала возвращаться к девичьей фамилии. Взялась быть Белокурвой, так и будь ею до конца, терпи. Ой, простите!..
Она смеялась, и Белокурову теперь тоже было смешно, хотя до сего дня он тайно переживал реставрацию Тамариной девичьей фамилии.
— Да к тому же, — смеялся он, — она была Чернышёвой, стала Белокуровой, потом опять Чернышёвой. И смех, и грех!
— А по-моему, вы всё выдумали.
Она вдруг поцеловала его в щёку.
— Об этом вы тоже мужу расскажете?
— Конечно. И про оцеловывание.
Тут в душу его закралось тревожное подозрение, что никакого мужа у Эллы нет и в помине. Он оставил её руку и принялся подкручивать кончики усов.
— Не убирайте руку, — шепнула Элла. — Мне в ней так хорошо.
А что, если она послана к нему врагами, чтобы заманить? Врагов-то у него хватает. Многие ненавидят «Бестию».
Он посмотрел на Эллу. Она притягивала его всем своим видом. Её рука уже снова была в его руке. Пропал! Погиб! Потом напишут: «Ещё одно громкое убийство...» Как он может так рисковать собой, сыном, Тамарой, отчимом, «Бестией»?! Газета-то — пропади она пропадом! Другой найдётся издатель подобной никому не нужной ерунды. Тамара найдёт себе другого. Прокофьич уже старый. А вот сын... Как он будет без отца? И до слёз стало жалко Серёжку.
— Зато сын у меня как был Белокуров, так и остался.
— А сколько вашему сыну?
— Скоро три.
— Три годика? А вам, Борис?
— Тридцать девять.
— А мне двадцать девять. Ха-ха-ха.
«Ха-ха-ха» она проговорила, а не просмеяла.
— А мужу?
— Немного моложе вас.
— А он есть?
— Можете проверить, если хотите. Он сегодня дома.
— Хочу.
Зачем он это сказал? Так хорошо было бы окончить знакомство у дверей её дома и возвратиться в весёлую компанию нижнего буфета. Но чёртик откуда-то из подбрюшья докричался: «Гульнём! Ты чего, брат? Бери что дают!»
— Товарищ генерал, — снова обратилась к водителю Элла, — мы передумали. Идём в гости. Назад не поедем.
— Ну и хорошо, — отозвался тот. — А то я устал что-то.
Конечно же, мужа нет. В этом можно не сомневаться. А что, если она и впрямь почитательница его газеты? Белокуров чувствовал, как его мощно куда-то несёт.
И вот он уже расплачивается с водителем, и вот он уже поднимается по лестнице её дома на четвёртый этаж, мимо огромного белого кота в чёрных разлапистых пятнах, и тут сильно пахнет мусоропроводом. «А ведь ты трус, Белокуров! — Нет, я просто верен своей жене. — А она отреклась от твоей фамилии. — Это ещё ничего не значит. — А я говорю: значит. — А я говорю: нет!» — разыгралась в душе у Белокурова молниеносная пьеска.
Около двери квартиры Элла несколько замешкалась с извлечением из сумочки ключей. Посмотрела глаза в глаза:
— Белокуров, а вы правда хотели бы меня оцеловать?
— Увы, хотел бы, — ответил он, — и сердце моё разбито.
— А вы можете сейчас сказать моему мужу, что мы с вами любим друг друга и что он должен оставить меня?
— Сказать это замечательному человеку, читателю моей газеты?
— Слабо?
— Нет.
Сам не зная как, он вдруг схватил её, обнял, прижал всю к себе и приник губами к губам. Если муж есть, то на этом всё и кончится. Если мужа нет, то не надо будет говорить страшные слова хорошему человеку, работающему в Коломенском.
Она не пользовалась духами и ничем не пахла, но он чувствовал сквозь жаркий поцелуй какой-то особенный аромат её души. Наконец Элла оторвалась от него и звякнула ключами:
— С Богом!
«Нет, не с заглавной буквы, — подумал газетчик, — с приземлённой, — «с богом», с языческим богом».
Сердце его отчаянно колотилось, когда он входил следом за Эллой, уже точно зная, что никакого мужа нет.