Наконец его поиски увенчались открытием пещеры на одном из холмов на берегу Волчицы. В этой пещере имелась весьма глубокая скважина неизвестного происхождения. Правда, не бездонная и даже не такая глубокая, как карстовая полость в Крыму. И тем не менее, покуда не найдётся что-нибудь побездоннее, господин хороший решил застолбиться временно здесь.
— Ты знаешь, — говорила Катя, — он вычитал где-то, что эти ублиетки обычно имеют дно, но каждая из них в особый свой день открывается и даёт дорогу к самым недрам Земли. Как ты думаешь, это чушь собачья или тут что-то есть?
— Не знаю, — пожал плечами Владимир Георгиевич. — Самые безумные идеи часто оказывались истинными и совершали перевороты. Можно установить постоянное наблюдение за нашей ублиеткой и проверить, наступит ли тот самый день в году, когда она раскрывается.
— А если этот день наступает не раз в году, а раз в десятилетие? Раз в столетие? Тогда что?
— Ничего. Если его высочеству хочется, пусть следит за ублиеткой сотню лет.
— Ты всё-таки презираешь его, и это нехорошо, — вздохнула Катя с укором, уловив ироничную интонацию в произнесении им слов «его высочество». Дело в том, что князь Жаворонков был невысок ростом, и, может быть, потому ему нравилось, когда его всерьёз величают «его высочество». Владимира Георгиевича это неизменно забавляло. Как и вся ситуация — в первый раз Катя вышла замуж по любви, во второй — по расчёту и потом своего первого мужа сделала управляющим всеми делами в государстве своего второго.
— Ты не права, — возразил отец-основатель. — Я чрезвычайно уважаю нашего князя. Прости, если тебе послышалось в моих словах презрение.
— Ладно, высочайше прощаю.
Они взошли на холм, ступили на каменные плиты фундамента.
— Фу ты! — воскликнула княгиня. — Ключи-то я дома оставила!
— В Москве? — рассмеялся Ревякин.
— Да нет. Димон, голубчик, сбегай обратно во дворец, принеси ключи. Они у меня в комнате, в ларце над камином.
— Над камином? В ларце? — переспросил телохранитель, немного ещё поразмыслил и всё же решил сбегать.
— Вот умница, — с облегчением вздохнула Катя. — А мы пока поцелуемся, чтобы согреться. К вечеру, смотри, как холодно стало.
Она подошла к Владимиру Георгиевичу, и они стали целоваться. Этот поцелуй радости отцу-основателю не доставил, поскольку он всё время думал о том, что на них сейчас может издалека откуда-нибудь смотреть Марина. Зачем это надо?
— Не любя поцеловал, — оторвавшись от его губ, сказала Катя. — Ну ладно. Может, там лучше поцелуешь. Пошли.
Она стала спускаться вниз по ступеням, ведущим к двери в пещеру. Там, внизу, по углам ещё лежали снежные корки. Катя извлекла из-за пазухи кошелёк, из кошелька — ключ, вставила его в замочную скважину.
— Обманула бедного Димона, — покачал головой отец-основатель.
— Пусть побегает, погреется, — прокряхтела Катя. — Помоги.
Он взял у неё ключ и сам открыл замок. Дверь пришлось стукнуть ногой, чтобы открылась. Владимир Георгиевич достал из кармана маленький, но мощный японский фонарик, включил его. Они вошли в пещеру, закрыли дверь, и Ревякин повернул ключ в замке с этой стороны.
— Бедный Димон, — снова посочувствовал телохранителю отец-основатель. — Мало того, что ключа не найдёт, прибежит обратно, а тут его кондратий хватит, решит, что нас с тобой похитили.
— Ничего. Этот Димон, такая сволочь. Я про него такое тут узнала. Потом расскажу. Здесь не место. Кстати, Лёшка прослышал ещё, будто в этой пещере то ли при Анне Иоанновне, то ли при другой царице жил отшельник. И, якобы, когда он помер, то его нигде не могли сыскать. Не исключено, что он, умирая, туда и нырнул.