— Опять же поясняю, что это не сам Дионисий писал, а один из его многочисленных учеников, — терпеливо отвечал отец Николай. Видите, какое особенное письмо. Сразу видно — не Дионисий. Берите, коли пришли за ней. Видать, ценная. А так-то я стремлюсь у себя ценных икон не держать, чтобы не вводить в соблазн слабых мира сего, таких, как вы.
— Кончай агитацию, опиум, — усмехнулся из-под своей маски Ельцин. Он взял из рук священника икону, разглядел её как следует и засунул во внутренний карман куртки. — Ну всё, теперь спасибочки. Давай, друг Билл, вяжи попа. К стулу его. Руки к подлокотникам, ноги — к ножкам. К вам ещё кто-нибудь должен приехать?
— Завтра должны, — наконец-то подала голос Наталья Константиновна. — Что ж вы, так нас и оставите связанными?
— Так и оставим, — отвечал Ельцин. — Раз завтра кто-то приедет, спасут вас. Удобно, святой отец?
— Удобно, сынок, не волнуйся, иди с Богом, — отвечал отец Николай.
— Погоди, надо ещё твою бабу и сына к кроватям привязать, а не то они так, спутанные, выбраться могут.
Клинтон привязал к кроватям сначала Чижова, потом Наталью Константиновну.
— А если мне с сердцем плохо станет или отцу Николаю? — спросила простодушная матушка.
— Ну, тогда исповедуйтесь друг другу и — в рай, — засмеялся Ельцин. — Нам же надо подальше отъехать отсюда, а то ж вы сейчас своего молодого в ближайший пункт, где есть телефон, отправите.
— Логично, — сказал Василий Васильевич. Глядя на спокойствие отца Николая, он тоже стал чувствовать, что ничего на свете не боится. Никаких издевательств, зверств, пыток.
— Какие-нибудь ещё пожелания есть? — спросил Ельцин.
— Воды дайте напиться, а то ж до утра теперь не пить, — сказал отец Николай.
— Билл, дай им попить, — повелел Ельцин. Давно уж было ясно, что он в этой банде из двух человек главный, а не так, как у настоящих Клинтона и Ельцина.
Резиновый президент Америки обошёл всех троих с матушкиной огромной чашкой, напоил.
— Вот ещё, — сказал отец Николай, напившись. — Скучно нам будет. Не в службу, а в дружбу, включите магнитофон. Вон он там, на подоконнике.
— Магнитофон! — фыркнул Клинтон. — Магнитофон мы и сами прихватить с собой можем.
Чижов давно заметил, что он шарит взглядом по избе, явно не желая ограничиваться одним лишь так называемым «Чёрным Дионисием».
— Я те прихвачу, американская морда! — осадил его наш всенародный.
— Да ладно тебе! — возмутился неудовлетворённый Билл. — Тут ещё столько барахла натырить можно. Что мы, одну только эту копчёную деревяшку?
— Дурень ты, Билл! Одна эта копчёная деревяшка стоит в сто раз дороже, чем мы с тобой оба вместе взятые. Иди включи людям магнитофон. Там с реверсом, батя?
— С реверсом, с реверсом, не беспокойтесь, всю ночь играть будет, только не громко сделайте, — сказал отец Николай.
Клинтон включил магнитофон, из которого тихо потекла музыка «Мечты» из «Детского альбома» Шумана.
— Похоронное что-то, — сказал Клинтон.
— Шуман, — сказал более развитой Ельцин. — Не знал, что попы классической музыкой увлекаются. А джаз есть?
— Нету, — ответил отец Николай. — Идите с Богом, кудеяры, а не то кто-нибудь ещё заявится. Зачем вам и нам лишние переживания? Свет только включите маленький, а большой выключите.
Ельцин сам исполнил просьбу, погасил люстру, зажёг настольную лампу. Ещё свеча на столе горела в маленьком подсвечнике.
— А мне валидолу под язык подложите, если можно, — попросила Наталья Константиновна. Они и это выполнили. Наконец собрались уходить.
— Там подсвечники ещё золотые есть, — прогудел Клинтон.
— Да не золотые они, родимец! — воскликнул батюшка.
— Понял? — цокнул языком Ельцин. — Пошли, Билли.
— И последнее, — окликнул их отец Николай.
— Чего ещё? — спросил недовольный Клинтон.
— Как молиться-то за вас? Имена назовите свои, — попросил священник, и у Чижова мурашки по спине пробежали.
— Его — Билл, меня — Боря, — гоготнул Ельцин.
— А под масками? — серьёзно спросил отец Николай.
— Апостол Пётр и апостол Павел, — поставил окончательную точку в душеспасительной беседе Ельцин. Но когда он решительно шагнул к двери, Клинтон вдруг наклонился к батюшке и тихо промычал:
— Я Виктор, воще-то. — И только после этого поспешил за главарём этой небольшой банды грабителей.
— Эх, дураки, дураки, — вздохнул отец Николай, когда за окнами послышалось хлопанье автомобильных дверей, зажужжал мотор. — Как не боятся душу свою этак губить! Безмозглые! Жалко их.
— Себя пожалей, — тихо, посасывая валидол, заметила матушка.