Но и дома у него не было покоя. Столяр Майоров заканчивал работу по восстановлению окна.
— Не иначе как Славка, плиточник бывший, постарался, — заметил он. — Говорят, он ночевал нынче в Жаворонках. Мутил умы против вас. Найти его и гнать в шею.
— Он уже побеседовал со мной, — ответил Владимир Георгиевич. — Ушёл он.
— Не спросили насчёт окна?
— Нет.
— Зря. Следовало спросить да вывести на чистую воду. Да штраф взять.
Покуда столяр заканчивал работу, отец-основатель залез в холодильник, достал банку пива, намазал себе бутерброд гусиным паштетом, перекусил и ещё больше почувствовал нашествие сна. Наконец Майоров ушёл, окно засияло новеньким стеклом. Теперь можно было даже простить Марину. Владимир Георгиевич лёг в кровать в одежде и мгновенно погрузился в сон. Ему снилось, как чеченцы окружили его в огромном старом доме, а он придумал хитрость — во все окна поставил пулемёты, к ним провёл проводки, соединённые в едином пульте, — нажимаешь кнопки, и какой надо пулемёт работает. А сам он, нажимая все кнопки то по очереди, то разом, убегает подземным ходом. Только бы чечены об этом ходе ничего не знали...
Звонок телефона вывел его из подземного хода наружу. Светило солнце, сверкая в свежем оконном стекле, но спать всё равно хотелось — и часу не прошло с тех пор, как он улёгся.
— Аллё?
— Отец-основатель, к вам Столяров просится. Говорит, по очень важному делу.
— То столяр, то Столяров... — проворчал Владимир Георгиевич. — Ну пусть заходит.
Столяров заведовал в княжестве теплицами, это был молодой доктор биологических наук, оставшийся не у дел в новой России, как и многие другие талантливые люди. За границу, куда его звали, он не поехал, поскольку любил Отечество, хотя уже склонялся к отъезду, да тут его подцепил князь Жаворонков и привёз год назад сюда, на берег Волчицы.
Снабжая княжество отличнейшими овощами и фруктами, Столяров попутно занимался своей научной деятельностью и был несказанно доволен жизнью.
Через минуту после телефонного звонка он уже входил в квартиру Ревякина.
— Здравствуйте, Владимир Георгиевич, — сказал он. Следом за ним шёл его сотрудник Пирогов.
— Здравствуйте, Олег Николаевич, здравствуйте, Дима, — поприветствовал гостей отец-основатель. — Прошу вас, проходите, садитесь. Пива? минералочки? чаю?
— Минералки, если можно, — отвечал Столяров, и Ревякин отметил в нём волнение. Достав из холодильника боржоми, налил в три стакана, поставил на стол, шутливо чокнулся с гостями:
— Ну, что ещё подгнило у нас в Датском королевстве?
— Владимир Георгиевич, мы хотим выдвинуть требования о предоставлении нам права автономии, — ответил Столяров, не глядя отцу-основателю в глаза, отводя взгляд.
— Кто — мы? — удивился отец-основатель.
— Зарянки. Эритакусы рубекулы.
— Я так и знал, — вздохнул Ревякин. — Оле-е-е-г Николаич! Вы опять за своё? Дались вам эти эритакусы!
— Нет, Владимир Георгиевич, вопрос серьёзный. Всем известно, что зарянки просыпаются гораздо раньше жаворонков, ещё до рассвета, и приносят куда больше пользы. А в их пении Бремон насчитывал по нескольку тысяч мотивов и звуков!
— Вы это мне, орнитологу, объясняете?
— Да, простите меня, но вынужден объяснять вам, орнитологу, что кроме всего прочего зарянки гнездятся в глухих и влажных еловых подростах неподалёку от нашего княжества — в отличие от жаворонков, которых почему-то тут поблизости не замечено. Что за княжество Жаворонки, если в нём нет жаворонков как таковых?
— Ими, Олег Николаевич, являемся мы, обитатели княжества, — сердито стал возражать отец-основатель. — К тому же князь обещал провести спланированные мною мероприятия для заселения окрестных полей жаворонками. Но дело даже не в этом. Дело в том, что так уж сложилось традиционно — именовать людей, рано ложащихся и рано встающих, жаворонками, а утренних засонь — совами. Не нам ломать эту традицию.
— Но ведь это чистой воды демагогия! Именно что и надо ломать традиции! Само наше дело носит по-своему революционный характер. За такими княжествами, как наше, стоит великое будущее. А ведь в слове «зарянка» встаёт заря новой жизни. Если мы поклоняемся заре, сам Бог велел нам называться — княжество Зарянки.