— Здравствуйте всем, — сказал новоявленный, подходя к столу и вновь и вновь осеняя себя жестокими крестными знамениями, низко кланяясь иконам. Вдруг он замер и стал тихо шептать молитвы, лицо при этом у него обрело такое выражение, будто его кто-то незримый крепко сжимал сильными пальцами.
— Накладывай, матушка, — приказал отец Николай, видя, что Наталья Константиновна замешкалась — приступать ли к трапезе или дождаться, когда Вячеслав сядет за стол. Тарелки наполнились грибами и капустой. Тут новоявленный в последний раз осенил себя крестным знамением, низко поклонился и сел со словами: — Приятной всем выти.
— Зачем выть? — удивился Полупятов.
— Не выть, а выти, — пояснил Вячеслав. — Так по-русски «аппетит». А жить надо по-русски, не употребляя иноземных выражений. А то — аппетит... По-русски же будет: выть. Старинное хорошее слово, ёмкое и глубокое. Допустим: «На меня такая выть напала!» Это значит — есть ужасно захотелось. Красиво, ничего не скажешь — нет русского языка краше.
— Понятно, — сказал Полупятов. — А я думаю: с какой стати нам выть? Мы что, волки позорные?
— Ты за столом ешь побольше, а думай поменьше, — сказала ему матушка.
— Вы мне, Наталья Константиновна, слишком много выти наклали, — отвечал бывший зэк, легонько отталкивая от себя тарелку. — Сами знаете — в меня не лезет, сами знаете — без чего.
— Прямо-таки строка из блатной песни получилась, — заметил отец Николай.
Чижов ел, понимая, какое предстоит выдержать испытание — съесть всё, что предложит матушка, дабы не обидеть её. Он постарался побыстрее, не глядя, заглотить грибы и капусту и едва не поплатился за свою быстроту.
— Ох, молодец какой Вася! — похвалила его Наталья Константиновна. — Ещё сыпануть грибков с капусткой?
— Нет, — испуганно заморгал глазами историк. — Теперь бы горяченького.
— Что ж не остался на Пасху там? — спросил отец Николай у Вячеслава.
— Людей много, захотелось сюда возвратиться, вам в помощь, — отвечал тот. — Матушка, если можно, я холодные закуски доедать не буду. Вы мне борщеца тоже налейте сразу, если можно.
«Вот гад!» — так и подумалось грешным делом Чижову. Да и как не подумается, если ты, давясь, всё доедаешь ради уважения к хозяйке, а этот показной христианин только клюнул того сего и отставил — не заправилось. Полупятову можно простить, в него не лезет. Сами знаем — без чего. К тому же он их всех минувшей ночью от смерти спас. А этот!.. Отец Николай вон доедает.
— А что это, отче, у вас с головой? Только сейчас заметил, — сказал Вячеслав, вслед за Чижовым получая из рук матушки полную тарелку дымящегося постного борща.
— Деньги, — ответил отец Николай.
— Какие деньги? — не понял Вячеслав.
— Ну что ты, не помнишь в «Бриллиантовой руке»? — сказал батюшка, отставляя свою чистую тарелку. — «Что у вас с головой?» — «Деньги». — «Семён Семёныч!» Ну, когда он деньги, Никулин, под кепку подсунул. Не помнишь?
— Я эти все сионистские фильмы давно сам куда подальше засунул, — сурово отвечал Вячеслав. — А то вы не знаете, что Никулин один из главных сионистов. Знать надо такие вещи, отче Николае. Господи, благослови! — Он перекрестился, прежде чем удовлетворить свой рот первой ложкой борща.
— Каюсь, — вздохнул отец Николай. — Ноя, признаться, ничего сионистского в этих фильмах не вижу. Хорошее кино.
— Кино хорошим не бывает, — возразил Вячеслав. — А вы, я знаю, даже телевизор в доме держите. Разве можно?
— Церковь покуда телевизор не запретила, — виновато вздохнул ещё раз отец Николай. — Спасибо, Наташа, — поблагодарил он жену, принимая из её рук тарелку с борщом. — Чесночку бы нам ещё.
— Церковь с таких сельских батюшек начинается, — спорил Вячеслав. — Вы — прежде всего Церковь.
— Вот уж нет! — рассердился отец Николай. — Церковь это, прежде всего, верховный иерарх! В Церкви-то ещё, слава Богу, демократия не наступила, и сохраняется строгая иерархическая дисциплина.
Чижов пытался расколоть кусок картофелины в своём борще, поглядывая то на Вячеслава, то на батюшку, то на Полупятова. Первый был строг и обличителен, второй — пока ещё виноват, но уже закипал, а третий горестно поедал борщ без ничего.
— А нас вчера... — нетерпеливо начала было Наталья Константиновна, но отец Николай сердито одёрнул её:
— Ладно, помалкивай! Не за обедом такие вещи рассказываются.
— Почему же за обедом нельзя? — обиженно заморгала глазками хозяюшка. — Ты, отец Николай, скажешь тоже!..
— Не встревай в разговоры, — уже ласковым тоном дал отступного батюшка. — За чеснок спасибо. И вот ещё... — Он замялся, лукаво посмотрел на Чижова и договорил что хотел: — Побелить бы, матушка. Усталые силы хоть немного подбодрить. Простит меня Бог ради вчерашнего страстотерпения. Принеси, будь ласточкой.