Неверная жена шла чуть позади, стараясь не отставать от обманутого мужа. Наконец не выдержала:
— Вася, скажи что-нибудь.
Он остановился, оглянулся, глубоко вздохнул. Вдруг, сам того не ожидая, улыбнулся, протянул руку и погладил жену по щеке.
— Эспадроны-то зачем?
— Хотела, чтоб ты заколол меня.
— Сразу двумя?
— Нет... В порыве схватила весь чехол, когда выходила из дому, направляясь сюда. Потом только, в метро уже, сообразила, как это смешно и глупо. Фарс какой-то. Но не возвращаться же и не выкидывать их.
Она замолчала, на лице её изобразилась уже не боль, не отчаяние, а детская лукавая виноватость — простите, я больше не буду.
— А может, всё-таки заколешь? — вырвалось у неё.
— Ну конечно, — хмыкнул Василий Васильевич. — И пойду потом с отцом Николаем чай пить. Или ещё лучше — проткну тебя эспадронами посреди церкви.
Он опять зашагал вдоль леса. Сделав шагов десять, спросил:
— Как хоть всё произошло-то? Хотя я даже не знаю, хочу ли я это знать.
— Ты должен выслушать одну вещь, — заговорила изменница уже без тени лукавства в голосе, а снова взволнованно. — После того, как он побывал у меня...
— Что?! — вспыхнул Чижов. — У тебя?! У нас?! Ты привела его в наш дом?! Дрянь какая!
В какое-то мгновенье он готов был схватить эспадрон и пронзить изменницу. Потом взял себя в руки.
— Хотя, конечно, — злобно усмехнулся он, остывая. — Куда ж ещё вы могли деться, зачем искать другого места, когда муж уехал, квартирка свободна. Как банально!
— Послушай меня, Вась! Ты всё-таки должен знать одну вещь.
— Ну? Что там ещё я должен знать? Надеюсь, он не оказался импотентом?
— Не надо так грубо. Пусть я буду дрянью, а ты держи себя в руках, ладно? Так вот, когда он под вечер вчера уехал, мы договорились, что он вскоре приедет снова, утром.
— А, стало быть, занравилось!
— Ну Вась!
— Ну что ну Вась? Ну Лад! Здорово получается — не только бьют, но ещё и роптать не дают! Таракан не ропщет! Ну и почему же ты не дождалась своего утра? Он позвонил и сказал, что второй серии не будет?
— Нет. Произошло нечто необъяснимое. Или, наоборот, очень объяснимое... Поверишь или нет, я вдруг чётко услышала женский голос, произнёсший одно только слово: «Закаты!»
— Закаты?
— Да, Закаты. И я не могу даже точно сказать, услышала ли я его внутри себя или где-то далеко снаружи — на улице, с потолка, с неба... И что самое удивительное, голос мне был одновременно и знаком и не знаком. И только потом я поняла, кому он принадлежал.
— Кому?
— Ей.
— Ну понятно, что ей, ты уже сказала, что женский голос. Только кому — ей?
— Это была моя Елизавета. Алапаевская мученица. Моя небесная покровительница. И я больше не буду Элладой... И тогда я быстро собралась и рванула на Рижский вокзал. Успела на псковский поезд.
Она замолкла, с надеждой глядя на обманутого мужа. Затем робко спросила:
— Ты веришь мне?
— Верю, — со вздохом ответил Чижов. — Но ещё не знаю, смогу ли жить с тобой дальше.
— Это понятно. — Она опустила глаза.
— Мне надо идти к отцу Николаю.
— Можно я останусь и встречу тут Пасху?
— Я бы попросил тебя уехать, но это было бы бесчеловечно. К тому же одной ездить по стране сейчас небезопасно. Даже имея при себе пару эспадронов. Конечно, ты должна остаться, и завтра мы поедем в Москву вместе.
— А можно я не буду исповедоваться отцу Николаю?
— Пожалуй, даже и не нужно тебе исповедоваться ему. Незачем лишний раз огорчать его. Тем более после того, что у нас тут произошло вчера вечером.
— А что произошло вчера вечером?
— Пойдём, по пути расскажу.
Глава семнадцатая
УСЫ
— Ай-лю-лю потом. Non, nicht, ни в коем случае.
— Ну почему ? Может, ей что-нибудь надо ?
— Что ей надо, я тебе потом расскажу. Леди,
сеньора, фрау, мисс, к сожалению, ничего не выйдет.
Руссо туристо, облико морале, фергитейн?
Всё, быстренько!
Спали до полудня, покуда не проснулся Серёжа. Он пришёл к отцу с тетрадочкой и карандашиком, растолкал его и попросил:
— Пап, нарисуй, пожаста, маму.
— Маму? — с трудом вытаскивая себя из сна, разлепил веки Белокуров. — Ну давай нарисуем маму.
Он быстро набросал портрет своей жены, причём сходство получилось удивительное, так что Серёжа воскликнул: