— Мама! — крикнул он теперь. — Ты не погладила мне ту сорочку, которую я просил?
— Погладила, погладила, — откликнулась Людмила Петровна, входя в комнату сына с благоухающей глажкой сорочкой.
— Спасибо, мамочка, — поцеловал её в щёку сын.
— Всякий раз глажу и думаю: «Может, женится наконец?»
— Прямо вот в этой сорочке сегодня и женюсь, — засмеялся. Сергей Михайлович. — В сорочке надо было родиться, а не жениться, мама!
— Я-то тебя в сорочке родила, да вот ты её потерял.
— Ну да, потерял! Как раз в последнее время нашёл. Видала сегодняшнего питекантропа? Полчаса у меня сидел, а четыреста баксов оставил. Через месяц ещё шестьсот отвалит как миленький.
— Вот это-то мне и не нравится. Я бы предпочла, чтобы ты всю жизнь имел дело с останками питекантропов, а не с живыми экземплярами.
— Что делать, мамочка, таково время. Ты же смотрела «Парк юрского периода». Древность оживает и даёт нам понять, что лучше было любить её из дали веков. Хотя ни один мёртвый питекантроп не отстегнул бы мне за обследование его черепушки сразу столько денег. Так что есть свои плюсы и есть свои минусы.
Повязав галстук и надев к чёрным брюкам рябой пиджак, Сергей Михайлович тщательно причесался и снабдил свой бумажник только что заработанными деньгами. Настроение его улучшалось, и уже не так тошнило от воспоминания о том, как он сказал: «Нема базару». Вскоре он уже садился в свою «мыльницу», как называла малолитражку «Ока» Евдокия, и выруливал из двора, спеша на свидание. Он боялся опоздать, ибо времени у него оставалось не так много. На душе у Сергея Михайловича было тревожно, и он с удовольствием выпил бы чего-нибудь покрепче, если б не был за рулём. Евдокия сказала, что сегодня многое решится. Что многое?
Она ему нравилась. Давно нравилась, но до Нового года у неё был другой, и лишь этой зимой, узнав, что они окончательно расстались, Сергей Михайлович решил пойти на приступ. Иногда ему даже казалось, что он влюблён в неё, а иногда наваливалась лень, и как представишь, что надо будет жениться, жить вместе, барахтаться в узах...
— О-хо-хо! — простонал Сергей Михайлович, выезжая на Автозаводскую.
С другой стороны, ему хотелось, чтобы многое решилось, ибо он мечтал о Евдокии как о красивой и притягательной женщине. В ней была загадка, и ему хотелось её долго разгадывать.
Переехав по Автозаводскому мосту через Москву-реку, Сергей Михайлович оказался в том районе столицы, который он называл Монастырско-Кладбищенским, ибо тут располагались три кладбища и два монастыря. Сумерки уступили место вечеру, но Сергей Михайлович всё равно издалека разглядел около станции метро фигурку Евдокии. Затормозил, вылез из «мыльницы» и крикнул:
— Ева!
Она предпочитала, чтоб он называл её именно так, поскольку предыдущий звал её Дусей. Увидев Сергея Михайловича, она радостно подбежала, благоухая настоящими французскими духами, поцеловала его в щёчку и юркнула на сиденье.
— Хорошо, что ты не опоздал, — сказала она, когда он снова сел за руль. — Отлично выглядишь. Хоть в телевизор. Значит так, нам надо попасть между Донским и Даниловским кладбищами. Знаешь, как туда ехать?
— Знаю.
— А там, на месте, я покажу. Сегодня очень важный день, Серёжа. Двадцать четвёртое апреля.
— День рождения Ленина позавчера уже прошёл, — пошутил Сергей Михайлович, двигаясь в сторону межкладбищенского пространства.
— И тем не менее, — улыбнулась Евдокия. Она выглядела так, будто ей едва за двадцать, а не тридцать два. — Как там твои питекантропы?
— Сегодня попался отличный экземпляр. Никогда не видел таких холмов Венеры. Памиры, а не холмы. Согласись, есть чему удивляться: я всю жизнь копался в черепах давно умерших людей палеолита, а теперь эти люди ожили, и мне приходится им же самим давать полные сведения об их черепах. Мистика истории! Время, на которое обрушилось древнее прошлое.
— Вот здесь направо. Да уж, истинно говорят: последние времена наступают. Теперь налево. Вот к этому дому, к последнему подъезду. Помнишь, у Голдинга роман про то, как одновременно с людьми продолжают ещё жить неандертальцы? Когда нам откроют, скажи громко: «Честь имею!»