Александр чуть не сбил с ног мужчину, который стоял у входа на площадь, рассматривая небольшой уличный вернисаж. Вернисаж состоял из семи-восьми картин, вполне уместных среди старого венского квартала.
– Простите… – пробурчал музыкант.
– О, вы русский? – удивленно поднял брови незнакомец. Александр хотел было нагрубить, вспомнив вчерашнюю проницательную старуху, но тут же сообразил, что, как и давеча, извинялся по-русски.
– Да, я – русский, – выжидающе ответил молодой человек.
– И давно вы из России? – с искренним интересом продолжал свирепствовать мужчина.
– Восемь месяцев, а что вас интересует?
– Меня интересует все. Меня интересует Россия, потому что я там никогда не был. Или вас стесняют мои вопросы?
– Да нет. Просто…
– Вам странно, что я так бесцеремонно пристаю с расспросами к незнакомым людям? Увы, это мой недостаток. Но как с ним быть, если он есть?
Музыкант пожал плечами.
– Я уже второй день бездельничаю. Ничего не лезет в голову. Наверное, погода изменится. Впрочем, все к тому и идет. – Незнакомец поднял глаза к небу, давая понять, что он имеет в виду. – Хотите, я покажу вам Вену?
– Спасибо, я неплохо знаю Вену. Мне уже приходилось здесь бывать.
– Как будет угодно. А что вы скажете по поводу этой картины? – желая продолжить разговор, спросил незнакомец.
Алекс посмотрел на полотно, предложенное его вниманию, и опешил. На нем в совершенно чудовищных тонах была изображена та самая горбатая старуха в пестром кимоно, сидящая за столом, на котором стоял крохотный китайский болванчик. От несоответствия пропорций и совершенно нелепого колорита Александра даже передернуло.
– Что за чушь? – вырвалось у него.
– Вы имеете в виду краски или сюжет? – поддержал его любознательный мужчина.
– Да все вместе. Почему тень зеленая?
– Картина действительно неудачна. Но вас ничто не настораживает?
– Настораживает? А впрочем… – Действительно, что-то жутковатое просвечивало сквозь плотный слой масла. Прямое и наивное, как деревенский дурак у дороги. Цвет! Вот что раздражало Александра. По-ученически точно выписанные границы тонов, их почти хрестоматийное и в то же время нелепое сочетание резали глаз и напрягали сознание. Ни ломаная перспектива, ни услужливая композиция не фиксировались в памяти. Цвет… Вернее, свет, воздух картины был как из покойницкой.
– Вы тоже заметили? Этой рукой водил явно не ангел. При всей заурядности исполнения, от нее веет опасностью. Я не суеверен, но, по-моему, здесь что-то неладно. Странно, что больше никто этого не заметил. Автор явно преисполнен нездоровых амбиций.
– Бог с вами! Присмотритесь. Это ему угрожает опасность. Гляньте, как напряжены линии, как сдавлены тона. Должно быть, невесело живется этому художнику.
– А мне кажется, что он сам настроен весьма агрессивно. Впрочем, мы сейчас узнаем. Любезный! Это ваша работа? – обратился мужчина к стоящему чуть поодаль человеку.
– Что угодно господам? – учтиво осведомился здоровенный детина.
– Вы автор этой картины? – повторил новый приятель Александра.
– Нет, я ее продаю. А нарисовал ее мой друг. Вы желаете ее приобрести?
– Пока нет. А где можно найти вашего друга?
– Это неподалеку. Штумперт-аллее, 29. Он там снимает квартиру.
– Как вас зовут?
– Кубичек.
– А что, господин Кубичек, кто-то интересовался этой картиной, кроме нас?
– Да я сегодня только первый день ее вынес. А тут дождь собирается. Может, вам ее все-таки завернуть? А то таскаться…
– Сколько вы за нее хотите? – спросил мужчина.
– Обычно такие большие картины я продаю за сорок шиллингов, но дождь вот. Согласен уступить за тридцать.
– Вот вам тридцать пять и моя визитная карточка. Не сочтите за труд. Отвезите это произведение ко мне домой. Это недалеко.
– Охотно, – обрадовался Кубичек и стал заворачивать картину в бумажные листы, приговаривая: – Вот и хорошо. А то дождь собирается. Из-за одной картины торчать…
– А что вы можете рассказать о своем друге? Какой это человек? – продолжал собеседник Александра.