– Они спрятаны, чтобы не маячить, – пояснил Алексей Алексеевич.
– Огнетушитель должен маячить, – озвучил давно затвержденную аксиому Китайгородцев. – Неспроста у них всегда яркий красный цвет. Огнетушитель должен увидеть даже полуслепой человек, который впервые в этом доме.
Виктория уже не улыбалась.
– Наверняка вы увидели и что-то такое, что касается ребенка, – предположила она.
– У вас электрические розетки во всех помещениях – не выше двадцати сантиметров от пола. Необходимо поставить заглушки. Пол в некоторых комнатах, как я заметил, натирают – лучше бы этого пока не делать, потому что скользко. И вообще, лучше бы выделить для ребенка детскую зону, где продумать все в смысле безопасности от и до, а за границы этой зоны его не выпускать.
– Серьезный подход, – сказала Виктория. – Я подумаю над вашими словами.
Виктория и Китайгородцев направились на второй этаж дома. Алексей Алексеевич неотступно следовал за ними.
– Мальчика зовут Алеша, – говорила Виктория. – Ему год. Славный мальчишка. Но чужих не любит. Будет плакать, когда вас увидит.
И походка у нее была, как у фотомодели. Может, она и была фотомоделью когда-то? У них с Проскуровым мезальянс. Он вдвое ее старше. У него возраст – вот как у Алексея Алексеевича примерно. А она ему в дочери годится. Да, точно, она фотомоделью была. И он из-за нее ушел из семьи. Что-то Хамза про проскуровского сына говорил. Школьник. Старшеклассник. И никак Виктория матерью старшеклассника быть не может. Значит, есть еще какая-то женщина. Прежняя жена Проскурова.
Виктория открыла одну из дверей, и Китайгородцев увидел огромную детскую комнату, залитую солнечным светом, и в этой комнате – ухоженную няню в возрасте под пятьдесят и неуверенно вышагивающего по полу мальчугана в памперсе. Когда дверь распахнулась, мальчишка обернулся и воззрился на Китайгородцева с таким видом, будто вот-вот готов был расплакаться. Китайгородцев остановился в дверях и на мальчика даже не смотрел. Достал из кармана блестящую никелированную зажигалку, повертел ее в руках с задумчивым видом. Мальчишка переключился с лица незнакомого ему человека на вещицу в его руках. Тогда Китайгородцев – щелк! – зажег пламя – щелк! – погасил. Ребенок смотрел завороженно.
– Я не курю, – мягко произнес Китайгородцев, обращаясь к Виктории. – Но зажигалка у меня всегда с собой.
Он заговорил, и мальчишка тут же забыл про зажигалку, но Китайгородцев – щелк! – напомнил ему о ее существовании.
– Зажигалка – это очень полезная вещь, – с прежней мягкостью в голосе сообщил Китайгородцев, и только теперь стало понятно, что не слова сейчас важны, а важна интонация, с которой эти слова произносятся.
Он гипнотизировал мальчика. Приучал его к себе. Приручал.
Щелк! Вспыхнуло пламя.
Щелк! Погасло.
Китайгородцев сделал пару шагов вперед, положил зажигалку на пол и отступил, вернулся к двери.
Мальчишка проковылял через всю огромную комнату, добрел наконец до зажигалки, взял ее в руки и разглядывал с завороженным видом. Потом поднял глаза на Китайгородцева. И вовсе он не собирался плакать.
Китайгородцев улыбнулся.
Мальчишка смотрел серьезно.
Китайгородцев закрыл свое лицо ладонями и издал прерывистый шипящий звук:
– Пщ – пщ – пщ – пщ – пщ – пщ – пщ…
Приоткрыл ладонь, выглянул.
Мальчишка не улыбался.
Китайгородцев снова закрыл лицо и издал те же самые звуки. Первой не выдержала Виктория, засмеялась. И мальчишка засмеялся тоже.
– Вы действительно не имели дела с детьми? – спросила Виктория. – Не очень-то мне верится.
– Просто незнакомый человек не должен сразу приближаться к ребенку. Это настораживает его. Ребенка надо приручить, – сказал Китайгородцев.
Днем к дому подъехал роскошный черный автомобиль. Остановился у входа. И никто из него не вышел. Потом водитель, видимо, спохватился, покинул свое место, обошел автомобиль, распахнул заднюю правую дверцу и замер с каменным выражением лица, а из проема дверцы сначала вынырнула нога в синей штанине джинсов и стоптанной кроссовке, а после и сам человек появился – тщедушный подросток с некрасивым от злости лицом. Подросток что-то процедил сквозь зубы, адресуя слова водителю, у которого и теперь ни один мускул на лице не дрогнул – выучка, и мальчишка прошел в дом, всем своим видом демонстрируя, какой паршивый этот дом, и день сегодня такой же паршивый, и вообще паршиво все – без малейших изъятий.