— Он сам попросился или вы предложили съехаться?
— Не помню точно. Да и какая разница?
— Скажите, Анатолий Алексеевич, за прошедшее время вы не пожалели ни разу о своем согласии на совместное проживание с Платоновым?
— Как сказать? Конечно, случалось всякое. Бывало, раздражал он меня. Виной тому значительная разница в возрасте. Юрий любит музыку. А я — тишину. Он даже когда работал, включал магнитолу. Мне она мешала.
У всех свои привычки. Поначалу я уходил работать на кухню, в офисе — в другой кабинет. Потом все сгладилось, привык, наверное, как к неизбежному, — вздохнул человек.
— А почему вы не обзавелись семьей? — поинтересовался Рогачев.
— При моей прежней работе такое было исключено. Иметь женщину — это небезопасно. Лишние расходы, головная боль… Главное же — их язык, без уздечки и тормозов. Не рискнул. А потом, опоздал. Слишком привык к холостяцкой жизни и независимости. Женщина — тяжкий хомут, который никогда не освободит шею добровольно. Она лишь зовется слабым полом. Но стоит ее узаконить, становится наездницей. И приводит к могиле нашего брата. Вот я и пожалел себя. Не сунул голову в петлю. Жил вольно. И не жалею ни о чем.
— Анатолий Алексеевич, были ли у вас с Платоновым доверительные отношения? Или имелись секреты друг от друга?
— По-моему, мы полностью были искренними и заначек за душой не имели.
— Скажите, кем вы считали Юрия Васильевича для себя, другом или руководителем?
— Для друга, конечно, он молод. Но сказать, что только начальником, было бы нечестно. Скорее всего — приятелем, компаньоном.
— Анатолий Алексеевич, разве вас не злило пристрастие Платонова к выпивке? Или и здесь все шло наравне?
Рогачев заметил, как насторожился Ведяев. Он тут же собрался в пружину:
— Мы не считали друг за другом. Никто не указывал и не читал моралей. Если мы позволяли себе расслабиться, это не отражалось на работе.
— Как понимаю, питались вы вместе?
— Конечно!
— Скажите, Анатолий Алексеевич, ваш приятель частенько отдыхал за границей. Почему вы с ним никуда не ездили? Он не брал, или вы отказывались?
— Я человек иного склада. У меня свои взгляды и привычки. Ими не поступался никогда! Юрий приглашал меня во всякие туристические поездки. Я называл их дуристическими, мотовскими. И отдыхал на даче, ничуть не хуже. Купался, загорал, слушал птиц и тишину, наслаждался малым, но своим. В этом мы разные.
— Ну, а женщины? Юрий Васильевич любил прекрасный пол и питал к нему определенную слабость, — усмехнулся Славик.
— Все мы не без греха. Случалось, его приятельницы приходили с подругами. Об этом их, как я догадываюсь, Юрий просил — чтоб мне не было скучно. Хотел растормошить, отвлечь от рутины. Ну, тогда развлекались вместе.
— И как это выглядело в жизни?
— Да очень просто. Вас что интересует, подробности? Они непримечательны. Стоит ли о них?
— А случалось ли вам воспользоваться подружкой Платонова?
Конюх заметно покраснел, склонил голову:
— Может, и было что-нибудь, когда лишку выпивал. Сам не помню, а и Юрий Васильевич претензий не высказывал никогда.
— Случалось ли, чтобы какая-нибудь из них приходила к вам несколько раз подряд?
— Знаете, я не придаю значенья этим связям. А потому не запоминал. Может, случалось. Для меня все бабы на одно лицо.
— Ну, вот среди этих, может, узнаете кого-нибудь, кто бывал у вас? — Рогачев достал фотографии.
— Вот черт! Неужели все — наши? Когда успели? —
Конюх посмотрел на снимки и указал на Лапшину. — Вот эта точно была! Остальных не помню! Может, с Юрой веселились? Я, случалось, уходил из дома на то время.
— Скажите, а не сетовал ваш приятель на пропажу бриллианта, привезенного из Индии?
— Какой бриллиант? Не знаю о нем ничего! Он какие-то статуэтки, маски оттуда приволок, целый чемодан. Дешевка все. Но он коллекционер, дурную слабость питает к безделушкам. Я того не разделяю.
— А за что вас захватили крутые?
— Думали, мы в Москве заключили сделки и возвращаемся с деньгами. Мы же ехали пустыми, как барабаны. Они стали вымогать. Но что выдавишь, если мы сами на подсосе сидели, попали в глухую проруху.
— Кто ж навел на вас крутых?
— А мало ли завистников? Вон налоговая инспекция каждый раз трясла по чьим-то кляузам. Разве кляузники не могли и крутым на нас настучать?
— Анатолий Алексеевич, не стоит отрицать очевидное. Не надо недооценивать ситуацию столь явно. Крутые, и вам это известно, не работают лишь по слухам и не берут наобум. Мы тоже имеем немало доказательств тому, что захватили вас не случайно. Подумайте над этим.