— А мог бы, например, ваш босс заниматься чем-либо подобным? Составлять поддельные страховые полисы на несуществующих держателей страховых полисов, оформленных профсоюзом Точильщиков? — спросила я.
— Вик, почему вы так стремитесь доказать, что Ярдли — мошенник? В сущности, он неплохой человек; я работаю с ним вот уже три года и никогда не слышал о нем ничего плохого.
Я рассмеялась:
— Я никак не могу забыть, что он с такой готовностью согласился меня принять. Я имею довольно скудные сведения о страховании, но мне уже приходилось иметь дело с большими корпорациями. Он начальник департамента, а у них, как у гинекологов, записано на прием вдвое больше людей, чем они могут фактически принять.
Ральф схватился за голову.
— Вы сбиваете меня с толку, Вик, и делаете это намеренно. Что общего между начальником отдела претензий и гинекологом?
— Но вы же меня поняли? Почему он согласился принять меня? Он никогда обо мне не слышал, все его время расписано по минутам, а он даже велел отключить телефон на время нашей беседы.
— Но вы же знали, что Питер мертв, а он этого не знал, естественно, что он вел себя с вами как человек с больной совестью, — возразил Ральф. — Вполне вероятно, что он тревожился о Питере, ведь он обещал Джону Тайеру присмотреть за его сыном. Я не вижу ничего странного в том, что Ярдли пожелал поговорить с вами. Ведь Питер для него не первый встречный, а сын старого друга. Парень куда-то запропал на четыре дня, не отвечал на телефонные звонки — вполне понятно, что Ярдли испытывал беспокойство.
Я тщательно взвесила его слова. То, что говорил Ральф, было вполне разумно. Может, я поддалась своей инстинктивной подозрительности по отношению к слишком приветливым бизнесменам, увидела привидения там, где их нет.
— Возможно, вы и правы. Но ведь Мастерс мог бы быть замешан в какой-нибудь афере со страхованием жизни.
Ральф доел свою перепелку и стал заказывать кофе и десерт. Я попросила себе большую порцию мороженого.
— Так уж устроены страховые компании, — сказал он, когда официант ушел. — В группу «Аякс» входят тринадцать компаний. По закону, страховая компания, которая страхует от потери имущества и несчастных случаев, не может осуществлять страхование жизни, так как на каждый вид страховой деятельности необходима лицензия. Поэтому одна из компаний «Аякса» занимается страхованием жизни и пенсионными делами, тогда как другие, менее крупные, страхуют от потери имущества и несчастных случаев.
Официант вернулся с нашим десертом. Ральфу принесли кусок торта, мне — мое мороженое.
— В такой большой компании, как наша, — продолжал Ральф, — где сотрудники заняты страхованием от несчастных случаев, а также компенсацией профессиональных увечий, страхованием автомобилей от угонов и аварий, даже такие начальники, как Ярдли, мало осведомлены об обшей деятельности всей компании. Мы, разумеется, знаем ее руководителей, иногда даже обедаем вместе с ними, но у них есть своя отдельная административная структура, которая занимается их собственными делами по претензиям и т. д. Если бы мы попытались анализировать чужие дела, я уж не говорю о каких-либо махинациях с ними, реакция не заставила бы себя ждать, через какой-нибудь час нам бы уже надрали задницы. Без малейших сомнений.
Я с недоверием покачала головой и вернулась к своему мороженому. Похоже было, что здесь мне не удастся собрать никакого компромата. А я так надеялась на удачу.
— Кстати, — сказала я, — вы проверили пенсионный фонд «Аякса»?
Ральф рассмеялся.
— Я вижу, Вик, что упорства вам не занимать. Да, я позвонил своему другу, который занимается пенсионными делами. Извините, Вик. Но боюсь, что я не узнал ничего для вас интересного. Он сказал, что проверит отчетность, не проводится ли каких-либо операций через третьих лиц.
Я вопросительно вскинула на него глаза.
— Например, сотрудники «Верного союза» помогают деньгами «Дрейфусу», а «Дрейфус», в свою очередь, возвращает нам часть этих денег. Этот человек говорит, что «Аякс» не притронется к делам Точильщиков даже трехметровым шестом. Что меня ничуть не удивляет.
Я вздохнула и доела мороженое. Усталость вдруг навалилась на меня с прежней силой. Если бы в этой жизни все давалось нам легко, мы были бы лишены удовольствия гордиться своими достижениями. Так говаривала моя мать, стоя надо мной, пока я разыгрывала свои гаммы. Будь она жива, она, вероятно, относилась бы к моей работе неодобрительно, но она никогда не позволила бы мне, ссутулясь за обеденным столом, ворчать на свои неудачи. Но я была слишком усталой в этот день, чтобы попытаться сделать свои выводы из всего услышанного.
— У вас такой вид, как будто вы не можете осмыслить своих злоключений, — сказал Ральф.
На меня вновь накатила волна усталости, почти погрузив меня в сон.
— Да, я на пределе, — согласилась я. — Вероятно, мне лучше лечь спать. Хотя я и проснусь совсем разбитая. Может, я могла бы взять себя в руки и попробовать потанцевать.
— Боюсь, что вы уснете прямо на танцевальной площадке, Вик, и меня еще, чего доброго, заподозрят, что это я вас избил, и арестуют. А что, физические упражнения помогают?
— Когда вы разгоняете кровь по жилам, суставы не так сильно затвердевают.
— Но что, если совместить сон и физические упражнения? — В его глазах сквозь смущение пробивалось лукавство.
И тут я вдруг подумала, что после вечера, проведенного с Эрлом и Тони, я заслуживаю право ночевать не в обычном одиночестве.
— Почему бы и нет? — сказала я, улыбаясь в ответ.
Ральф подозвал официанта и быстро с ним расплатился. Руки его слегка подрагивали. Я хотела было воспротивиться, ведь, в сущности, это были мои деловые расходы, но почувствовала, что у меня уже нет сил на это, слишком тяжелый был день.
Мы подождали снаружи, пока швейцар не подогнал машину Ральфа. Ральф стоял совсем близко, однако не касаясь меня, но чувствовалось, что он напряжен. Я поняла, что он заранее продумал все это, но не был уверен, что его план удастся, и слегка улыбнулась во тьме. Когда машина подъехала, я села рядом с ним, на переднем сиденье.
— На Холстед, к северу от Белмонта, — сказала я и тут же уснула на плече Ральфа.
Он разбудил меня на пересечении Холстед и Белмонт, чтобы уточнить адрес. Мой район находится как раз к северо-западу от наиболее нарядной части города, здесь обычно можно легко найти место для парковки, так что он припарковался по ту сторону улицы, напротив моего дома.
Я выбралась из машины с большим трудом. Ночной воздух обдавал приятным теплом. Ральф помог мне перейти улицу, и мы вошли в подъезд. Три пролета лестницы вдруг показались мне непреодолимым препятствием, я готова была сесть на нижнюю ступеньку и, как в детстве, подождать, когда вернется мой отец и отнесет меня наверх. Конечно, я могла бы попросить Ральфа. Но это было бы полной капитуляцией. И стиснув зубы, я стала медленно взбираться вверх по лестнице. Никакой засады, на наше счастье, наверху не оказалось.
Я зашла в кухню и вынула из бара бутылку «мартеля». Достала два бокала из венецианского стекла, которые составляли часть приданого моей матери, когда она выходила замуж. Бокалы были чудесного красного цвета с витыми ножками. В моей квартире уже давным-давно никого не было, и я вдруг почувствовала себя застенчивой и легкоранимой. Я слишком много общалась с мужчинами в этот день, и у меня не было желания продолжать это общение в постели.
Когда я внесла бутылку и рюмки в гостиную, Ральф сидел на диване, рассеянно перелистывая журнал «Форчун». Он встал и, взяв у меня бокалы, выразил свое восхищение ими. Я объяснила, что моя мать уехала из Италии как раз перед тем, как война широко распространилась во всему миру. Ее собственная мать была еврейкой, и родители хотели увезти ее куда-нибудь подальше. Она завернула в нижнее белье и уложила в чемодан восемь красных бокалов, и с тех пор они занимали почетное место на любой праздничной трапезе.