С ней я повстречался совершенно неожиданно. Говорят, случайных встреч не бывает. И самые неслучайные встречи должны казаться случайными. Я в этом убедился.
Она тоже ехала автостопом, и на каком-то отрезке дороги нам оказалось по пути. Тогда я и предложил ей пойти в паре. Она с радостью согласилась, и в тот момент между нами завязалась теплая дружба. Через пару дней выяснилось, что у нее тоже нет конкретной цели путешествия – она просто отправилась автостопом куда глаза глядят. И вот тогда я в нее влюбился. И я познакомил ее со Смысликом. Сначала я немного боялся, что она примет меня за ненормального. Но на деле она приняла все серьезно и не стала подшучивать, как это стали бы делать прежние друзья, подарившие мне питомца. Поначалу мне казалось: она просто поддерживает мои философские размышления из интереса. Позже я осознал, что мы оба ищем одно и то же, и ищем это одинаковыми способами. Тогда я полюбил ее навсегда.
Теперь мы с ней вместе. Автостоп и пиво отошли на второй план. Друзья уже так не прикалываются. Они смотрят на меня по-другому после того, как я им сообщил:
– Вы отказались от Смыслика, отдали его мне. А я его выращу, и он станет Смыслом.
А пока у нас дома живет небольшой любимец. Он белый и прямоугольный. И зовут его Смыслик. Потому что он еще маленький и даже говорить пока не умеет…
Но когда-нибудь он обязательно вырастет!
Главное – не вырасти самим, и не перестать во все это верить!
Эдуард
Он был один из многих. Такой же как сотни, тысячи, миллионы других. По-своему уникальный, но мало чем отличающийся от остальных. Он был слеплен по образу и подобию, отштампован под единый стандарт, прошел огонь, но стал лишь тверже, уверенней, надежней. Он всегда готов был подставить плечо, занять место, полагающееся ему. Не важно, в первых рядах или замыкающим – ведь прикрывать тылы ничуть не менее важно, чем украшать фасад. Он мог оказаться в самых низах или вознестись почти до небес, где выше лишь крыша да космонавт Гагарин.
Но судьба приготовила ему, пожалуй, самое ответственное место. Там, где справятся только самые сильные, самые закаленные, готовые пройти не только огонь, но и воду, и медные трубы. Труб ему, правда, так и не суждено было увидеть, зато с водой он познакомился тесно. Неспроста лишь самые крепкие, самые выносливые, самые смелые готовы встать у начала, послужить опорой, фундаментом для следующих, тех, кто проложит путь наверх. Те тоже занимали свои места, и никто не роптал. Ведь каждый должен быть на своем месте.
Быть первым всегда трудно. Но ни один из разных, но таких похожих ни за что не променял бы судьбу первого на судьбу последнего. Пускай последние ближе к птицам, зато первые, хоть и ближе к земле, но именно они открывают дорогу наверх, позволяют другим подняться если не к самому космонавту Гагарину, то хотя бы к чайкам и голубям.
Да, первый – не только сильный и выносливый. Первый еще и скромный, терпеливый, смиренный. Пускай те, сверху, кичатся высотой своего положения, а они, нижние, приземленные, будут гордо нести всех, кто выше.
Но тех, кто оказывался над ним становилось все больше, они давили все сильнее, вжимая его в землю, лишая сил вдохнуть полной грудью. Ему удалось даже протиснуться в первые ряды, туда, где виден маленький кусочек голубого неба, а остальное закрывает куст шиповника. Но дышать от этого легче не становилось.
Те, кто были ниже, не выдерживали, ломались, умирали, рассыпаясь в труху, но так и не дожидались смены. Тем, кто выше, тоже было нелегко. И среди них попадались недостаточно закаленные товарищи. И они тоже ломались, нарушая стройные ряды.
В один солнечный день одновременно не выдержали сразу два соседа: верхний и нижний. Он один все еще старался удержать весь строй ровно, но мертвые прорехи разрывали не только его самого, но и связь с другими, такими же терпеливыми, но живущими на грани.
В последний миг он осознал, что его ничто не держит. Он свободен. Он может перестать напрягать все жилы, удерживая остальных сплоченными. Сколько можно надрываться?! Сколько можно терпеть?! Его ничто не держит – он свободен!
И он покинул ровные ряды. Выпал из общества таких же. Стал самим собой. И он первое, что он увидел – свое имя.
Эдуард.
Эдуард бросил прощальный взгляд на недавних друзей, соседей, сослуживцев. Таких же, как он. Только он уже не такой, как они. Он наконец вдохнул полной грудью. Он ощутил запах свободы. И он позвал за собой.