У Бинка даже голова закружилась. Он не знал, что и думать. Ясно одно: ни в коем случае нельзя даже вскользь упомянуть о подлинном местонахождении камня.
— Если хочешь знать, меня никто не изгонял, — сказала Ида, — Уродство — недостаточный повод для изгнания. Я эмигрировала добровольно.
— Добровольно? Но зачем?
— Ну, у меня на то было две причины.
— Какие две причины?
Она смерила его взглядом:
— Боюсь, ты ни одной из двух не поверишь.
— А ты попробуй.
— Во-первых, волшебник Хамфри сказал мне, что это самое простое решение моей проблемы.
— Какой проблемы? — Бинк явно пребывал в расстроенных чувствах.
Она посмотрела на него чуть пристальнее:
— Мне что, вслух о ней говорить?
Бинк почувствовал, что краснеет. Понятно же, что ее проблема — внешность. Ида — молодая девушка, но не просто дурнушка, а сущая уродина, живое доказательство, что молодость и здоровье — это еще не красота. Никакие наряды, никакие притирания не дадут ей даже намека на красоту. На это способна только магия. Но тогда ее уход из Ксанфа теряет всякий смысл. Или у нее с умом такой же непорядок, как с телом?
Приличия обязывали сменить тему, и он ухватился за свою последнюю мысль:
— Но в Обыкновении нет никакой магии.
— Вот именно.
Бинк вновь оказался в тупике. Не знаешь, что трудней — смотреть на нее или разговаривать с ней.
— В смысле, это… то есть ты из-за магии такая… ну такая, как есть… — Тактичности ну прям бездна!
Но Ида от упреков воздержалась:
— Да… более или менее.
— А почему же Хамфри не взял с тебя… обычную плату?
— От моего вида его с души воротило.
Час от часу не легче!
— Ну а вторая причина?
— О ней я тебе пока не скажу.
Все понятно. Она же сказала, что он не поверит, а он взял да и поверил первой из ее причин. И естественно, она не стала называть вторую. Типичная женская логика.
— Что ж, выходит, мы оба здесь пленники, — сказал Бинк, вновь обежав взглядом темницу. Менее мрачной она не стала. — Интересно, а кормить-то нас будут?
— Разумеется, — ответила Ида. — Явится Трент, начнет дразнить нас хлебом и водой, спрашивать, кто из нас готов расколоться. Того, дескать, и покормят. И с каждым разом будет все труднее отказаться от его предложения.
— Соображаешь ты быстро до омерзения.
— Я вообще омерзительно умна, — отозвалась Ида. — Справедливо будет сказать — столь же умна, сколь уродлива.
Тут уж не поспоришь.
— А хватит у тебя ума придумать, как нам отсюда выбраться?
— Нет, по-моему, выбраться отсюда невозможно, — сказала она, энергично кивая при этом.
— Ага, — сказал Бинк, ничего не понимая. Говорит «нет», а показывает «да». Свихнулась? Нет… она понимает, что охранники подслушивают, хоть на глаза и не показываются. Так что слова предназначены им, а жест — Бинку. Это значит, что она уже сообразила, как бежать отсюда.
День клонился к вечеру. Луч солнца, проникший под навес, просочился и через решетку. Это хорошо. Если бы солнышко сюда вовсе не заглядывало, сырость была бы невыносимая.
Над решеткой показался Трент.
— Ну что, познакомились? — дружелюбно осведомился он— Может быть, и проголодались?
— Начинается, — пробормотала Ида.
— Приношу свои извинения за неудобства вашего нынешнего жилища, — сказал Трент, с достоинством присев на корточки, будто принимал их у себя в кабинете. — Если вы оба дадите слово, что не будете пытаться покинуть лагерь и каким-либо образом мешать нашей деятельности, я могу предоставить в ваше распоряжение уютный шатер.
— Начал обрабатывать, — сказала Ида Бинку. — Принимаешь одолжение и тут же станешь должником. Не соглашайся.
Разобралась моментально!
— Не пойдет, — сказал Бинк.
— Видишь ли, — не моргнув глазом, продолжил Трент, — если бы вы пребывали в шатре и попытались дать деру оттуда, моим солдатам пришлось бы продырявить вас стрелами, а мне этого не хочется. И вам было бы нехорошо, и я потерял бы источник информации. Посему мне необходимо, так сказать, держать вас в рамках. Посредством слов или посредством стен, как сейчас. Единственное достоинство этой ямы — надежность.
— С тем же успехом можешь нас отпустить, — сказал Бинк. — От нас ты все равно никаких сведений не получишь.
Если эти слова и не понравились злому волшебнику, виду он не подал.
— Здесь пироги и вино, — сказал он, опуская на веревке сверток.
Ни Бинк, ни Ида к свертку не кинулись, но Бинк вдруг резко почувствовал голод и жажду. Яму заполнили соблазнительные, пряные ароматы, в свертке явно находилось что-то вкусное.
— Берите, не стесняйтесь, — сказал Трент. — Не отравлено, заверяю вас. Вы оба нужны мне в добром здравии.
— Пока ты в жаб нас не превратишь? — громко спросил Бинк. А в самом деле, что терять-то?
— Нет, тут я слукавил. Жабы говорить не умеют, а мне важно, чтобы вы могли говорить.
А не может быть так, что злой волшебник за годы изгнания утратил свой талант? Бинк почувствовал себя несколько увереннее.
Сверток коснулся соломы. Ида пожала плечами и присела, чтобы отвязать его. И правда — пироги и вино.
— Пусть кто-то один поест, — сказала она. — Если через несколько часов с ним ничего не случится, поест второй.
— Сперва дамы, — сказал Бинк. Если пища отравлена, а Ида — шпионка, то она к еде не прикоснется.
— Благодарю. — Она разломила пирог пополам, — Выбирай, — сказала она.
Бинк показал на одну из половинок:
— Вот эту ешь.
— Очень мило, — сказал сверху Трент. — Не доверяете не только мне, но и друг другу. Изыскиваете, стадо быть, принципы сосуществования во имя зашиты собственных интересов? Только пустое все это. Если бы я и вправду хотел кого-то из вас отравить, то, не мудрствуя особо, вылил бы отраву вам на голову.
Ида надкусила пирог.
— Вкусно, — сказала она, откупорила вино и глотнула. — Это тоже ничего.
Но подозрения Бинка не рассеялись. Лучше не спешить.
— Я тут подумал, что же с вами делать, — сказал Трент, — Ида, скажу без экивоков. Я могу превратить тебя в любое живое существо, в том числе и в другого человека. — Он прищурился и внимательно посмотрел на нее: — Ты хотела бы оказаться красавицей?
Сильно! Если Ида не шпионка, это предложение для нее крайне соблазнительно. Уродина превращается в красавицу.
— Иди-ка ты подальше, пока грязью в тебя не запустила, — ответила Ида, но тут же сменила тему: — Если ты намерен держать нас здесь, обеспечь хотя бы минимальные удобства. Спусти сюда горшок и ширму. Я бы не настаивала на ширме, будь у меня задница красивая, а так… Приходится быть скромной.
— Убедительно, — сказал Трент, подозвал стражников, и они принесли требуемое и спустили через дверцу в решетке.
Ида поставила горшок в угол, извлекла из своих спутанных волос шпильки и прикрепила к двум стенам занавеску. Получился треугольный закуточек. Бинк не вполне понимал, зачем девушке с такой внешностью демонстрировать подобную скромность, вряд ли кто станет по своей охоте глазеть на ее обнаженную плоть. Но вдруг она действительно остро переживает свое уродство и за шуточками скрывается истинное страдание? Тогда понятно — красотка возмущается и сокрушается, если кто-то увидит ее обнаженной, но в глубине души счастлива произведенным впечатлением. Иде же такое притворство ни к чему.
Бинку стало жаль ее — и себя тоже. Заточение было бы куда интереснее, будь его сокамерница посимпатичнее. Но он испытывал к Иде благодарность за созданную ее усилиями возможность уединиться. Иначе отправление естественных потребностей стало бы несколько неудобным.