– Значит, все-таки не расскажете?
– Обязательно расскажу. Только в свой срок. Знаешь, у писателя Германа Гессе есть замечательная новелла «Заклинатель дождя», в которой повествуется, как первобытный знахарь передавал ученику тайны своего искусства, которому простыми словами научить невозможно.
– И что же он делал? Заставлял ученика приносить жертвы духам? Или показывал приемы, как дурачить невежественных соплеменников? Типа колдун!
– Не колдун, а знахарь. – Снегов многозначительно посмотрел на Ивана. – Знахарю не нужны ни духи, ни волхования. Он способен чувствовать и понимать природу, саму суть вещей. Поэтому и мы договоримся вот о чем, – Сергей Олегович налил Ивану чаю и подвинул поближе тарелку с печеньем. – Понаблюдай внимательно за школой и подмечай все, что тебе покажется странным. Как в ней, так и за ее порогом. Научись смотреть на жизнь, пропуская увиденное сквозь сито сердца и горнило ума. Пусть это звучит высокопарно, зато искомый результат будет верен. А так – что в ступе воду молоть? Дождя от этого не бывает…
Иван залпом выпил обжигающий чай:
– Значит, вы согласны быть моим учителем?
– Конечно, согласен. И поверь мне, для этого не надо обжигаться кипятком. Чай должен рождать настроение, на размышления настраивать, – Сергей Олегович про себя отметил, что из паренька выйдет толк. – Запомни, учителю не стоит выполнять домашние задания или делать уроки за ученика. Этим он только обессилит его ум, развратит праздностью. Учитель должен помочь понять скрытые закономерности и сделать неведомое известным и понятным. Все остальное зависит только от самого ученика.
Глава 4
ДУРАКОВ НАДО УЧИТЬ
Первоапрельское солнце скользило по небу, то и дело скрываясь за прерывистыми цепями облаков. Окольными путями добираясь до школы, Иван наблюдал за «спотыкающимся солнцем», представляя, как на небе преломляются и увязают золотые лучи в их белесой воздушной пелене.
Со смерти отца и переезда в Немиров не прошло и полугода, а Иван уже не мог просто собраться и бегом отправиться на занятия. Теперь стало необходимо побродить по улицам и подворотням, чтобы после удалось вытерпеть повторяющийся изо дня в день тупой и однообразный спектакль под названием «школьная жизнь».
Здесь царил дух равнодушия и холопства, а всем заправляли кулаки подростковой банды. Сама жизнь немировских школьников напоминала пребывание в стае, но не волчьей, где себя можно почувствовать Маугли, а в стае дворовых псов – трусливых, озлобленных, готовых прислуживать за подачку. Поэтому любой мало-мальски сообразительный ученик быстро понимал, что здесь требуется от него для комфортного пребывания. И появление в классе вольнолюбивого и независимого Храмова вызывало одинаково нескрываемое раздражение и школьных «господ», и школьных «рабов».
Уже подходя к школе, в глубине двора Иван увидел толпящихся школьников. По их возбужденным крикам догадался, что снова наставляют «на путь праведный» Алешку Балабанова, который был бельмом для всех школьных обитателей.
Протискиваясь сквозь плотное кольцо курток, Иван не смог пройти мимо избиения как ни в чем не бывало. Решил ослушаться мать, просившую никогда и ни во что не вмешиваться. Если стая чувствует себя безнаказанной и сильной, то, рано или поздно, по ее законам придется жить и ему…
– Оставьте пацана! – крикнул Иван.
– А тебе, Храм, что нужно? Проваливай! Или хочешь, чтобы самого тоже опустили? – одноклассник Ивана, худой и долговязый Славик Пустовойтов, ухмыльнулся и вытащил нож, завертел «бабочкой». – Что, Храм, подрезать тебе кишки? А то больно самостоятельный стал. Да и базаришь больше, чем дышишь…
Иван опустил руку в правый карман – туда, где, скрутившись змеиными кольцами, дремал кастет. Едва пальцы коснулись ледяной стали, как змей плотно и ласково обвил ладонь.
– Я предлагаю всем убраться. Просто пошли вон, на этом сойдемся! – жестко скомандовал Иван. – Пока по-хорошему предлагаю…
Пустовойтов переглянулся с приятелями, и они расхохотались. Конечно, Храмов парень крепкий, но один против троих… Да еще при поддержке послушной толпы…
– Все, Храм! Был ты хоть и чужаком, но пацаном! Отныне станешь чмошником!
Пустовойтов выкинул руку с ножом, стараясь угодить в лицо. Но Иван легко ушел от удара и молниеносно саданул нападавшего кастетом по ребрам. Змей проскользнул под легкую куртку и, разрывая рубашку, заурчал от удовольствия.
Пустовойтов побледнел и, хватая губами воздух, рухнул к ногам Храмова.
Такого стремительного начала не ожидал никто. Все на мгновение остолбенели. Кастет, описав крутую, дугу, вонзился в солнечное сплетение второму нападавшему, Вадьке Несветову. И вновь судорожно и алчно припал змей к горячей человеческой крови…
Толпа рассеялась, оставив лежать в грязи двух поверженных королей из школьной банды.
Храмов с натугой стащил кастет с распухших пальцев и протянул перемазанную кровью руку Алешке:
– Будем знакомы! Меня зовут Храмов.
– А я думал, Рембо, – Алешка схватил ладонь Ивана, долго тряс в своей хрупкой руке.
– Меня зовут Леха Балабан, – сказал не без гордости, будто его имя могло иметь некоторый вес в глазах постороннего.
– А я думал, Джон Леннон.
– Слушай, Храмыч, а с этой швалью что станем делать? – Алешка кивнул на тяжело возвращающихся в школу Пустовойтова и Несветова. – Они еще вроде кеды не выставили. Может, уроешь, как полагается терминатору?
– Пусть живут… Таких раздавишь, так вони еще больше станет.
– Это уж точно… А классно ты их – одного по бочине, другого под дых!
– Пойдем-ка в школу. На урок опоздаем.
– Ну ты, Храмыч, наив! – Алешка присвистнул и покрутил пальцем возле виска. – Там уже вся кодла нас дожидается. Во главе с любимым директором Пылью. Того никакими примочками не прошибешь!
– И? Что делать будем?
– Гаситься! Пусть осядут по норам. Там поглядим и как надо проедемся по ушам! – Балабанов раскурил поломанную сигарету. – Главное, будь спок. А все остальное приложится!
– Послушай, Леха, давай по-русски.
– Ладно, чувак, не в ломы! Что по-русски, то по-русски…
В трех кварталах от школы, в здании полуразрушенных детских яслей, располагалась «зона» – место, где по вечерам собиралась вся неформальная немировская молодежь. Завсегдатаями «зоны» были немногочисленные районные рокеры и панки. Здесь договаривались о скупке краденого и продавали наркотики, выменивали дореволюционные богоявленские иконы на модный ширпотреб, за небольшую плату брали на просмотр порнокассеты.
Алешка Балабанов страшно волновался – впервые доводилось ему привести новичка в «круг». Ощущение собственной значимости перемежалось с неуверенностью, с тревожным предчувствием грозящих проблем. Его ведь могут осмеять и даже отлучить от «круга». Стараясь успокоиться, он беспрестанно курил и нес чепуху:
– В «зоне», Храмыч, можно даже купить и продать душу.
– Шутишь?
– Базар! – утвердительно ответил Леха, жадно затягиваясь. – Слушай, Храмыч, ты же клевый пацан, а ничего не рубишь, словно лох какой. Тебе конкретная обтирка нужна!
– Поможешь в этом?
– Да ладно, замазано! Ты мне – я тебе… Только подумай, оно тебе нужно? Это же, Храмыч, как болото. У тусовки свои правила, здесь не получится так: захотел – пришел, надоело – всех послал. Тут сурово. За тебя мне поручиться придется.
– Не бойся. Стукачом никогда не был. А тусоваться здесь или нет, решу сам. Когда огляжусь…
– Тебе виднее. Ты же у нас крутой…