Не тот, о котором рассказывают фантастические истории и сказки, Это был настоящий дракон, и он был ужасен. Он смердел, как извергающийся вулкан. Ферн ощущала его личность, его огромность, силу его голода и ярости. Дети, козы, люди побежали, но им некуда было бежать. Их дома были объяты пламенем. Плоть сгорала, как бумага. Ферн заставила себя проснуться, она дрожала, все тело было мокрым от пота, ее охватили ужас и возбуждение. «Какой–то особый эффект, — говорила она себе, — и ничего больше». Она отпила воды из стакана, стоявшего у изголовья кровати, и снова легла. Ее мысли потекли по обычному пути. Драконов не бывает, не бывает и демонов… Нет никаких королевств, прячущихся в шкафу, нет никаких королевств за Северным Ветром… И Атлантида, первый и самый волшебный из всех городов, Атлантида, где могло подобное произойти, погребена под грудой прошедших веков, утонула в миллиардах набежавших волн, не оставила ни следа от ступни, ни осколка глиняной посуды, что ставит археологов в тупик.
Но она не должна думать об Атлантиде… Снова уплывая в сон, она видела сквозь дремоту свадебные подарки и белое платье на манекене.
Что случилось? — спросил Уилл у темноты. — Даже если принять во внимание все особые обстоятельства, я никогда не видел Ферн настолько вышедшей из себя.
Знать не знаю, — ответила темнота, и только этого и можно было ждать в ответ. — Но пр'ближаются неприятности. Я это чую.
Следующее утро было посвящено благодарственным письмам, которые Ферн, отличавшаяся очень хорошим почерком, писала от руки. Затем начались долгие телефонные переговоры — с поставщиками продуктов, с приглашенными на свадьбу и, наконец, с Маркусом Грегом. Уилл мог бы быть полезен, но его помощи не попросили, и он пригласил Гэйнор погулять.
А какова твоя роль во всем этом? — спросил Уилл.
Что ты имеешь в виду? — рассеянно ответила на вопрос вопросом Гэйнор. — Эти дела с Элайсон Редмонд? Или…
Разумеется, я имею в виду Маркуса Грега. Кто тебе рассказал об Элайсон? Ферн старается никогда о ней не говорить.
Гас Динсдэйл, — объяснила Гэйнор и с сомнением продолжила: — Мне не хочется показаться любопытной, но меня удивляет… В самом ли деле ее смерть была случайностью? Вы оба весьма странно
выглядите в этой истории.
О, нет, — сказал Уилл. — Эта смерть не была случайностью.
Гэйнор, побледнев, остановилась:
—А Ферн… не?..
Уилл с легкостью ввернул Гэйнор ее румянец:
Ты рассуждаешь так, будто пишешь детективный роман. Бедная Гэйнор! Начиталась Рут Рендел!
Хорошо. Так что же в действительности произошло? — требовательно спросила Гэйнор, видя, что ее дурачат.
Правда гораздо дальше от реальности, — ответил Уилл. — Так часто бывает. Элайсон украла ключ, который ей не принадлежал, и открыла Дверь, которая не должна была быть открытой. Я не называл бы это случайностью.
—Гас говорил о каком–то потоке, наводнении?
Уилл кивнул:
—Ее смыло. То же самое могло случиться и с Ферн, но ей повезло — она спаслась.
Гэйнор, еще больше озадаченная этим ответом, ухватилась за соломинку, хотя рядом не было ни одного стога сена.
Я решила, что Ферн была больна, — сказала она. — Они — Гас и Мэгги — думают, что ничего из рассказанного ею никогда на самом деле не происходило. Это было своего рода посттравматическим шоком…
Шок ведет к амнезии, вот что сказали доктора. Они должны были хоть что–то сказать. Она уходила, ее не было дома пять дней.
Уходила? Куда?
Закрыть Дверь, конечно. Дверь, которую открыла Элайсон. И тогда началось наводнение. — Уилл внимательно смотрел на Гэйнор, зная, как трудно ей понять то, о чем он говорит, как трудно разобраться — то ли он шутит, то ли старается увернуться от ответа. Гэйнор, наверное, было бы легче, если бы они разговаривали на разных языках.
А можно вернуться к началу? — спросила она. — С Элайсон. Мне говорили, что она была подругой нашего отца?
Возможно, — ответил Уилл. — Но на самом деле папа ее не очень–то интересовал.
Что она сделала?
Стащила ключ.
Я хочу сказать, что она делала в жизни?
Работала в одной лондонской галерее. По крайней мере, это было то, чем она прикрывалась.
Прикрывалась? Она была мошенницей?
Конечно, нет. — Уилл чуть улыбнулся. — Нев том смысле, как ты думаешь.
Тогда — в каком смысле ?
Она была ведьмой, — сказал Уилл.
Гэйнор решила, что Уилл улыбнулся, но его сузившиеся глаза и морщинка на лбу между бровей были лишь реакцией на солнечный свет. Что–то странное появилось в его лице.
После паузы, затянувшейся надолго, Гэйнор сказала:
Лекарственные травы, знаки зодиака, танцы — танцы голышом под лунным светом на холмах в летнюю ночь? Что–нибудь в этом роде?..
Господи, нет, — ответил Уилл. — Элайсон были настоящей ведьмой.
—Сатанисткой?
Уилл покачал головой:
—Сатана — это просто привычная этикетка. Представь себе, если бы Иисус вернулся на Землю
Спустя несколько столетий и увидел, что творится его именем — крестовые походы, инквизиция, сожжение на кострах еретиков, — он, вероятно, отменил бы все религии. Атеист прежде был Христом. Он, должно быть, даже решил бы, что лучше или, по крайней мере, легче было бы уничтожить человечество, чем тратить время в попытках исправить его. Вы имеете тех богов, которых заслужили.
Ты уходишь от темы, — заметила Гэйнор, понимая, что разговор пошел совершенно в другом направлении, хотя ей и не было ясно, в каком именно. Ей показалось, что взгляд на мир Уилла как–то связан с его живописью или — наоборот, но это ничего не проясняло. — Какого рода ведьмой была Элайсон?
У нее был Дар, — объяснил Уилл (Гэйнор явственно услышала заглавную букву). — Способность совершать нечто… лежащее за пределами человеческого понимания. — Он, казалось, не заметил сомнения во взгляде Гэйнор. — Когда создавалась Вселенная, что–то чужое проникло в нее извне. Они назвали это Лоудстоун. Наш друг выдвинул теорию, что это могло быть вообще каким–то другим космосом, сгустком сконцентрированной материи, но… как бы то ни было, оно искажало все, что ртаходилось вокруг. Включая людей. Особенно людей. Оно влияло на их генетику, создавая причудливые гены, которые продолжали передаваться по наследству даже тогда, когда сам Лоудстоун был разрушен. Своего рода гены колдовства. — Он неожиданно светло и открыто улыбнулся. — Не печалься. Ты не обязана мне верить. Я просто подумал, что тебе следует об этом знать. На тот случай, если произойдет нечто, чего не должно было бы быть.
А ты думаешь, что это нечто должно произойти? — спросила будто загипнотизированная его словами Гэйнор.
Может быть. Я должен был бы вызвать демона, если бы мог это сделать, чтобы он остановил эту идиотскую свадьбу.
Идиотскую? — Ее ошеломило это слово.
А ты можешь придумать лучшее определение? То, что Ферн выходит замуж за человека, которого не любит, может быть просто символом отказа. Это и кажется мне идиотским.
От чего же она хочет отказаться?
От Дара, — сказал он, — вот в чем проблема. Ты еще не поняла? Ведь Ферн — тоже ведьма.
Гэйнор снова резко остановилась, уставившись па Уилла с внезапным ощущением нереальности происходящего. Они уже далеко ушли, и она слышала, как пусто вокруг, как ветер взъерошил траву, как пищит одинокая птичка. Ощущение безмерного одиночества вызвало в ней страх, который перерос в злость.
—Если ты так пытаешься развлечь меня…
И тогда все вернулось в реальность. Откуда–то выбежала собака, она прыгала вокруг них и остановилась как раз перед Гэйнор. Из открытой пасти, полной острых зубов, свисал язык. Уилл опустился па колени, погладил собаку, но взгляд ее опалово–желтых глаз был устремлен на Гэйнор. На холм быстро поднимался человек. Казалось, он появился из ниоткуда. Но все это было свидетельством естественности происходящего, по крайне мере, Гэйнор хотелось так думать. По пустоши гулял человек со своей собакой. Собака была вполне дружелюбной, человек в одежде бродяги был, безусловно, человеком.