Очень хорошо! — Ферн слышит, как наконец заговорил мужчина, он почти хрипит, в этом хрипе слышатся и алчность, и сомнения. — С твоей помощью я стану обладателем невообразимой мощи. Я приручу дракона, я получу от этого мира все, чего мне хочется, и буду долго жить и радоваться жизни. Мы договорились. — Он протягивает руку, но ее никто не берет.
Произнеси точные слова. Пригласи меня в твое сознание, в твое тело, в твою душу. Скажи эти слова.
Голод чувствуется в настойчивости, голод, рожденный алчностью. Он кормится бренными жизнями, чтобы наполнить свою бессмертную жизнь, иссушая и отбрасывая прочь своих игрушечных человечков, стараясь все время наполнять свою бессмертную пустоту блеском их душ и теряя их, в конце концов, у входа во Врата. Ферн не может видеть его лица — если вообще есть лицо, которое можно увидеть, — но в этом нет необходимости. Все выражается в голосе, в таинственном присутствии в высоком кресле, которое выросло уже так, что доминирует в комнате. Кресло становится троном темноты, пред которой все опускаются на колени. Однако в его серой ипостаси Ферн видит просто алчность, ужатую до размеров смертного. Теперь они с вязаны ужасной связью — два монстра, огромный и маленький. Мужчина произносит медленно и с предельной осторожностью:
— Приди в мое сознание. Раздели со мной мое тело. Проникни в мою душу.
—Аааах!
Глубокий вздох удовлетворения сменяется жутким визгом, будто кричит такая–то птица из далекой древности. Ферн давным–давно слышала подобный звук, это было в самом сердце шторма, это был призыв из мира, который существовал еще тогда, до появления слов, когда звери, стихии и горло Земли имели только голос, который можно было услышать. Казалось, что плечо сдвинулось за спинку высокого кресла. Человек с серым лицом окаменел. Его глаза расширяются до такой степени, что лишаются век, вены глазных яблок взбухают, щеки проваливаются, рот становится огромной дырой. По коже лица пробегает дрожь. Затем следует последнее сильнейшее содрогание, и все черты лица возвращаются к нормальному состоянию. Он почти без сознания, чуть дышит слегка приоткрытым ртом. Глаза кажутся еще слишком красными на сером лице. Ферн становится дурно не только от ощущения физического проникновения, но от более глубокого ужаса, когда кто–то еще проникает в твои мозги, рыскает среди твоих мыслей, овладевает твоим сознанием. Ферн чувствует такую слабость, которой еще ни разу не испытывала в течение бесконечных часов под Древом.
Когда она открывает глаза, то замечает, что впервые осталась одна. Сисселоур спит в своей беседке из корней, Моргас, должно быть, вышла из пещеры и наблюдает за тем, как медленно зреют головы. (Ферн знает, что тут где–то есть выход, хотя никогда его не видела.) Огонь заклинаний показынал это видение только для нее. Там, в комнате с книгами, человек что–то говорит, но Ферн не слышит ни звука. Он сильно постарел, наверное, стал таким же, как и его гость, однако видно, что его переполняет неестественная сила. Изображение отодвигается до тех пор, пока человек не оказывается в некоем подобии черной рамы. Он продолжает говорить, и палец его высовывается из рамы по направлению к ней, манит ее, и на заднем плане Ферн па мгновение замечает спину девушки с копной черных волос. Затем изображение тает, исчезает в дыму. В голове Ферн пробегают воспоминания о жизни во Времени. Гэйнор -— Гэйнор и телевизор, Элайсон — и человек, которого Гэйнор называла — доктор Лэй. (Доктор Лэй… Рьювиндра Лай?) Гэйнор, ее подруга, — страшно — опасность…
Ферн проникает в дым силой мысли и желания, чувствуя, как растет в ней энергия, как она охватила все ее тело и струится вместе с кровью по венам. Она касается сердцевины колдовства, желая получить ответ. Моргас говорила, что нельзя принуждать огонь заклинаний, но Ферн торопится, запреты нарушены, в ней пробуждается Дар и уверенность в своих возможностях.
— Покажи мне доктора Лэя, — требует она, голос ее понизился до свистящего шепота, чтобы не разбудить Сисселоур. — Я должна знать, что он задумал. Покажи мне судьбу Рьювиндры Лая. Покажи мне дракона!
Но огонь — не дух, не сивилла, которым можно чадавать вопросы. Дым от ее требований лишь уплотняется, вьется вокруг нее. У Ферн слезятся глаза. Перед ней на мгновение возникает другая картина, там нет ни человека с серым лицом, ни чудовища, эта картина, кажется, относится к ее собственной жизни. Бледная фигура лежит на кровати, белые простыни, белые подушки, позади кровати белая стена, и видно спокойное, смертельно бледное лицо с бесцветными щеками и губам. Прозрачные трубочки опутывают тело. В этом теле есть что–то знакомое, но что–то кажется неправильным… Сцена тонет в туманной дымке, магия выходит из–под контроля, и пещера заполняется черным паром. Ферн падает на пол, закрывая лицо руками. И как бомба взрывается огонь заклинаний.
Когда воздух становится чище и дым рассеивается, а огонь заклинаний гаснет, кристалл рассыпается. У Ферн ноги, лицо, все тело — черные. Вскакивает Сисселоур. Она дрожит от ярости.
Я пыталась управлять огнем заклинаний, — объясняет Ферн. — Я не рассчитала сил. Прости.
Что ты видела? — И Моргас уже стоит позади нее. — Что ты пыталась увидеть?
Дракона, — отвечает Ферн. — Рьювиндру Лая. Человека с серым лицом. — Правда всегда безопасней.
И что же ты увидела!
Ничего.
Но теперь она знает, что она видела и почему это показалось ей неправильным. На белой кровати лежала она сама.
Ферн задумалась, лежа на своем соломенном тюфяке. Рядом Моргас храпит так, что дрожит земля. Сисселоур шипит и свистит, как закипающий чайник. Они здесь существуют физически, во плоти, их тела нуждаются во сне. Но ее тело спит где–то еще. Девушка, которую она видела, — это не прошлое и не будущее, это настоящее. Фигура на больничной кровати, которую поят и кормят через трубочки, жива и терпелива. Ее тело функционирует, как вместилище разума. Возможно, поэтому не полилась кровь, когда Моргас порезала ее запястье. Кровь пролилась где–то еще. Однако Моргас знает правду — разумеется, знает. И она все–таки ждала появления крови? Что сказала Сисселоур? «Ее защищают…»? Около кровати могут быть многие: друзья, семья, медицинские сестры. (Такие подруги, как Гэйнор, которой в опасности, Ферн знает, можно доверять.) Хотя все они так далеко, но память жива. Если же они берегут ее и заботятся о ее теле, то она тем более должна побеспокоиться сама о себе.
Она должна найти путь назад.
По крайней мере, в нее никто не вселился. «Мы спасли тебя», — сказала Моргас, имея в виду Эзмордиса, и Ферн кажется, что она слышит себя в другом измерении, где она призывает его, издевается над ним: Эзмордис! Эзмордис! Появись! Глупость, конечно, но если Моргас сберегла меня, заключает Ферн, то сделала она это лишь ради собственных целей, не для меня. Я соберу угольки своей ненависти и буду их заботливо, заботливо нянчить. В темноте под Древом, где нет никаких эмоций. Мне необходимы ненависть, смелость, надежда, любовь подобны радужным привидениям, ярким фантомам из мира тепла и жизни. Здесь мне остается только ненавидеть. Ненависть делает тебя сильным. Ненависть найдет дорогу назад.
Теперь она знает, что может не спать, может бесшумно двигаться по пещере. Ее душа, вероятно, кажется некоей субстанцией во плоти, но это лишь иллюзия. Ее ступни касаются земли, но не надавливают на нее. Моргас все еще не догадывается, что она обнаружила истинную сущность своего статуса здесь. Моргас рассматривает Ферн, как свою ученицу, слишком старательную и так упорствующую в желании постичь всю науку, что у нее нет времени думать о себе; слишком наивную и слишком запутавшуюся в магии заклинаний, чтобы задавать вопросы и что–то обсуждать. Считается, что Ферн впитывает слова учительницы и следует по проложенной ею дорожке. Ферн играет свою роль.
В темноте перед рассветом Моргас поднимается и в одиночестве бродит по пещере, удивительно легко двигаясь при ее громоздком теле, кажется, что она, не прикасаясь к земле, почти парит в воздухе. Огонь заклинаний не горит, и неверный свет светлячков заставляет плясать ее тени, падать на пол и стены отдельными теневыми брызгами, которые живут своей собственной жизнью. За ней следует ее шепот, шипящее эхо чуть запаздывает, вырываясь из–под корней. Ферн слышит свое имя, оно очень отчетливо звучит посреди бормотанья, оно произносится даже со страстью. Ферн отодвигается в дальний угол пещеры, где спутанные корни создают непроглядную тьму. Громко звучит слово–команда: «Inye!» Моргас взмахивает рукой, и появляется свет, свет без свечей. Над аркой тьма рассеивается, и открывается туннель, ведущий наверх. Моргас так велика, что ей, должно быть, трудно пробраться в это узкое отверстие, но мягкая масса ее плоти покрывается вдруг рябью и меняется. В одно мгновение Моргас протискивается в дыру и исчезает. Ферн следует за ней, и вот она вышла из пещеры.