— А как? — спросил он с любопытством неофита.
— Узнаю. Есть способы… Кстати, ты слышал, что похоронные венки налогом не облагаются?
Бянус чиркнул ребром ладони поперек горла.
— Клянусь! Чтоб мне увидеть тепловую смерть Вселенной! Я уже забыл про всякие сети и неводы! Ты только скажи — это надолго?
— На все время, пока работаешь с Джеком, — буркнул я, вкладывая диск с программой в приемную щель. На сашкином компьютере (весьма убогом, даже учитывая состояние университетских финансов) не было обоймы с автоматической подачей дисков, и эту операцию приходилось выполнять вручную. Впрочем, у историков работа сидячая, так что им полезно слегка размяться.
— На все время? — протянул Бянус с ошеломленным видом. — Да я ведь могу возиться с расшифровкой целый год! А как же контакты с научной общественностью?
— Контактируй через коллегу. — Я покосился на стол Сурабова, где матово поблескивал точно такой же компьютер, как у Сашки. — Он ведь не откажет?
— Не откажет, — со вздохом согласился Бянус.
Я переписал инструкцию, инициировал Джека и принялся объяснять, как должны быть подготовлены исходные данные, что означает каждая позиция меню и какие промежуточные сообщения могут появляться в окнах[9]. Все это содержалось в инструкции, но Бянус, в силу своего гуманитарного образования, разбирался в таких вещах, как мусульманин в ветчине, иными словами — на уровне «чайника». Так что мои комментарии были отнюдь не лишними.
Он уважительно внимал мне и что-то бормотал под нос. Не прерывая лекции, я прислушался.
— …высочайшее достижение нейтронной мегалоплазмы… Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина, и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих возникает синекдоха отвечания…
Бянус цитировал «Сказку о Тройке» братьев Стругацких, и это сразу напомнило мне детство. Наша шайка-лейка-я имею в виду Сашку, Алика и себя самого — открыла Стругацких в пятом классе и до шестого проглотила все — от рассказов до «Града обреченного», благо в отцовой библиотеке каждый роман и каждый рассказ имелись как минимум в двух экземплярах. Дальнейшие наши школьные годы прошли под знаком Стругацких, да и университетские тоже, когда я учился на физфаке, Алик — на юридическом, а Бянус грыз исторический гранит. Где-то на первом курсе мы вдруг сообразили, что можем поддерживать связную и даже остроумную беседу, оперируя цитатами из «Понедельника», «Тройки» и «Гадких лебедей» — с некоторыми добавками из обожаемого Высоцкого.
Эта полудетская привычка не сохранилась у нас с Симагиным (Алик теперь чаще «ботает по фене»), но Сашка, самый начитанный и памятливый из нашей троицы, ее не отринул. До сих пор он мог цитировать Стругацких страницами и в незнакомой компании представлялся так: Рем Квадрига, доктор «гонорис кауза». На девушек-интеллек-туалочек это производило впечатление; они принимали Сашку то ли за светило юридической науки, то ли за модного гинеколога, специалиста по гонорее.
Итак, он бормотал себе под нос, а я, закончив объяснения, взглянул на свой стодолларовый ханд-таймер[10].
В овальном продолговатом оконце горели цифры «14:33», ежеминутно сменявшиеся расписанием павловских электричек. На ту, что отправлялась из Купчино в пятнадцать пятьдесят, я еще успевал.
Мы порешили, что Бянус созвонится с Аликом, а я буду ждать их к восьми, с закуской плюс средства доставки «пузырь-поддувало». Затем я поспешно сжевал бутерброд, отверг поползновения Сашки насчет горячительного и покинул его обитель. У лекционной аудитории мне довелось столкнуться с Сурабовым Мусой Сулеймановичем и раскланяться с ним. Сурабов был достоин уважения как человек интеллигентный, немолодой и в силу этого мудрый и терпеливый; впрочем, другой не ужился бы с Сашкой в одном кабинете.
В Павловск я добрался вовремя, в пятом часу. Сумерки над парком и привокзальной площадью уже сгущались, и плавное кружение снежинок, поблескивающих серебром в свете редких фонарей, напомнило мне сцену из классического балета — то ли крохотные лебеди, то ли эльфы в белых камзольчиках плясали в холодном обсидиановом воздухе, на фоне темнеющего неба и елей с разлапистыми ветвями. Я глубоко вздохнул, подумав, что вся эта нетленная красота имеет еще одно преимущество: от Павловска до моего Купчина было двенадцать минут езды на электричке, и значит, я находился почти дома. Это вдохновляло и успокаивало.
9
Разумеется, я толковал не о том меню, что подают в ресторанах, и не о том окне, открыв которое можно оплевать прохожих. Меню в нашем программистском деле — это список команд, выполняемых программой, а окна — всевозможные рамки, что появляются на экране; в них могут быть выведены команды, результаты расчетов, а также инструкции и запросы к пользователю. Запрос означает, что программа в затруднении, и пользователь должен подсказать, куда ей двигаться дальше. Такой режим взаимодействия между человеком и компьютером называется интерактивным диалогом в реальном времени (прим. Сергея Невлюдова).
10
Hand-timer — ханд-таймер, наручные часы, сблокированные с мини-компом, электронной записной книжкой и пейджером. Лет пять назад, когда я еще трудился в Кембридже, такая штучка была непозволительной роскошью для ассистента профессора Диша, но наука, как и промышленность, не стоит на месте. Теперь японцы штампуют эти часики десятками миллионов (прим. Сергея Невлюдова)