Жулань молча отпила из чашки. Если муж узнает, что она интересовалась столь ненавистным ему мастером Хэном, ей несдобровать. Та же Сюньсы спокойно может её заложить, ничего худого в виду не имея — просто язык у неё в три чи, да весь без изъяна. И всё равно Жулань продолжала сидеть и слушать.
— Раньше-то он не таким был. Я не застала, но говорят, что раньше бессмертный Хэн был грубым да требовательным, то ему было не так, это не эдак. Сестрицы от него плакали. А год назад его словно подменили. Говорят, у него это… искажение ци было, вот. От такого умирают или с ума сходят, а он выкарабкался. Вот, видать, о душе и задумался. А, может, ему сам Будда явился и велел добрые дела делать, если жить хочет.
— А родом он из Линьаня? У него там семья?
— А никто не знает. Так-то он не очень разговорчивый и о себе говорить не любит. Но ученики рассказывают, что они с главой Ши с детских лет знакомы, тот его в орден и привёл. А глава-то точно из тех мест.
— А откуда это известно? — вмешалась осмелевшая кухарка. — О родных главы Ши тоже ничего не слышно.
— А вот и известно. Мне второй молодой господин Жун рассказывал: бывал его отец в Линьане ещё при императоре. И вот как-то глава Ши был у них в доме в гостях, и оказалось, что он Линьань знает лучше градоначальника — где мастерские были, где «весёлый» квартал, кто где жил, какие ворота были в монастыре Цюнфо… Вот и выходит, что глава Ши родом из Линьаня.
— А о семье его, значит, ничего не известно, — чтобы что-то сказать, повторила Жулань.
— Не-а. Наверное, умерли, иначе навещал бы или сюда перевёз. Хотя кое-кто говорит, что глава Ши настолько далеко ушёл по пути совершенствования, что просто порвал с семьёй. Мирские привязанности просветлению мешают.
Жулань моргнула, сообразив, что они говорят о разных людях. Вообще-то глава Ши при встрече не произвёл на неё впечатления порвавшего со всем мирским. Но, признаться, куда больше женщину интересовал его друг детских лет. Который был настолько живым и земным, насколько это вообще возможно. И при этом настолько отличался от всех остальных мужчин, что его можно было принять за спустившегося на землю небожителя.
— Наверное, всё-таки умерли, — не согласилась кухарка. — Где это видано, чтобы от родных отказываться? Все прочие заклинатели семьями живут, это только в Линьшане учеников из обычных людей набирают. Хотя заклинателями всё равно только благородные становятся, остальные так, во внешних учениках. И глава Ши — из благородных, сразу видно.
— А много ли ты его видела, тётушка Лу? — рассмеялась Сюньсы.
— Да он на праздниках выходит, или когда суд творит, или когда высокие гости приезжают. Это ты в своём зелёном доме сидела и ничего не видела, а так люди и главу, и всех мастеров знают. Ну ничего, угодишь господину Е, может, он тебе и разрешит выйти и поглядеть. Скоро большое собрание бессмертных будет, слышала? Съедутся заклинатели со всех концов, вот будет праздник!
— Да как же не слышать? Все только о том и говорят.
— А глава-то наш Ши — такой красавец, такой величественный! — кухарка мечтательно закатила глаза. — Никакие другие главы всё равно с ним не сравнятся.
— На это старшая сестрица Сун любоваться будет, — вздохнула Сюньсы, — а мы, бедные наложницы, дома сидим, про то, что вокруг происходит, только других спрашиваем.
Она выразительно посмотрела на Жулань, но та, занятая размышлением, как бы вернуть беседу в интересное ей русло, намёк проигнорировала. Да и всё равно муж едва ли б её послушал. Скорее права тётушка Лу, и Сюньсы добьётся разрешения своими силами.
— Если о семье мастера Хэна тоже ничего не известно, то он, видимо, тоже сирота? — отбросив в конце концов попытки повернуть разговор хитростью, которая всё равно не придумывалась, спросила Жулань.
— Наверное, — Сюньсы пожала плечами. — Он не рассказывал.
— Совсем ничего?
— Совсем, — девушка на мгновение задумалась, и решительно покачала головой. — Совсем ничего. Никто о его прошлом не знает. Раньше и спрашивать было боязно, а теперь уже и не пытаются.
— Должно быть, есть что скрывать, — предположила кухарка.
— В ученики берут детьми, — напомнила Жулань. — Что ребёнок мог сделать плохого?
— Это достойных заклинателей берут детьми, а Хэн Линьсюаня взяли, когда ему уж целых шестнадцать было. Не мальчик. Должно быть, натворил что-то да и сбежал. Девушку обесчестил или убил кого. Или обокрал.
— Да что ты сразу какие-то ужасы выдумываешь, — поморщилась Жулань.
— Э, госпожа, вы в Гаотае недавно и не знаете, что он за человек. И Сюньсы не знает, тоже недавно у нас. Это сейчас он после хвори богов задабривает, а раньше низкий это был человек, хоть и бессмертный заклинатель. Слова доброго о нём никто сказать не мог. Важничал, что тот навозный жук с цветком, а чуть что не так — вцеплялся, как собака. Горшечника Дана чуть насмерть палками не забили, когда он что-то не так ему сказал. Бедняга неделю потом отлёживался. Уполномоченный Юй из Водоустроительного управления места лишился, когда с мастером Хэном поссорился. Внешние ученики из-за него стонали. А уж скольких он словом обидел, не сосчитать! И никто на него даже пожаловаться не мог из-за дружбы с главой Ши. Ещё бы, под широкой-то кроной хорошо спится. Но только и глава от всего не защитит. Как схлопотал искажение ци, так и вспомнил, что над любыми Небесами есть Небеса повыше!
Жулань нахмурилась. Всё сказанное настолько не вязалось с тем впечатлением, что у неё успело сложиться о мастере Хэне, что она даже засомневалась, нет ли в ордене ещё одного заклинателя с такой фамилией.
— Так что помяните моё слово, сбежал Хэн Линьсюань из Линьаня как разбойник, — подытожила кухарка, развеяв все сомнения. — Разве добрые люди прошлое скрывают? Развратничает-то он до сих пор, верно?
— Верно, — кивнула Сюньсы. — Хотя и меньше, чем раньше. Раньше-то, говорят, всех перебирал, иногда сразу двух-трёх девушек за ночь. А сейчас к одной сестрице Шуйсянь как прикипел, так других уже, почитай, и не пробует. А жаль — я бы не отказалась, Шуйсянь его хвалит…
— Сюньсы!
— А что, тётушка Лу? Господин Е меня не за добродетель в дом взял.
— Но раз уж взял, ты должна усвоить добродетельные правила, — напомнила покрасневшая Жулань. Воображение почему-то очень живо нарисовало ей мастера Хэна, развлекающегося с двумя девицами одновременно. Как в той книжке с картинками, которую четырнадцатилетняя Жулань когда-то стащила у старшего брата.
— Мы тут засиделись, — она резко поднялась. — Сюньсы, тебе лучше найти себе занятие. Тётушка Лу, приготовь ужин как обычно. Что-то такое, что можно будет в случае нужды разогреть.
Она — замужняя женщина, снова и снова напоминала себе Жулань. Она не должна думать о другом мужчине. Тем более так часто. И ей нет никакого дела, как и с кем этот мужчина проводит время.
Но напоминания действовали плохо. Мысли вели себя, словно мячик в детской игре — бросишь их, а они отскочат от стенки и возвращаются. Проклятый Хэн Линьсюань маячил перед глазами, чем бы Жулань не пробовала заняться: шитьём, проверкой припасов, проветриванием одежды и постелей… Обычно домашние дела успокаивали Жулань, принося искреннее удовольствие: как бы там ни было, а хорошо быть хозяйкой собственного дома. Но сейчас и они не помогали. Немного отвлечься получилось, лишь проверяя счета — это дело требовало внимания и сосредоточенности. Муж почти не вмешивался в ведение хозяйства, свалив расчёты на жену, и лишь иногда выговаривал, что она тратит слишком много денег. Однако, поскольку никаких мер он не предпринимал, Жулань просто пережидала его возмущение, как пережидают дождь. Тем более, что попытки сэкономить вызывали не меньшее недовольство: в доме Е всё должно было быть лучше, чем у соседей, ведь Е Цзиньчэн не какой-нибудь там заурядный человек.
Быть может, окажись её брак удачнее, она бы и не отвлекалась на всяких посторонних заклинателей? Грех роптать на Небеса, пославшие такого мужа, исполнение долга не считалось бы добродетелью и доблестью, если б всегда было легко и просто. И всё же…
Мужа всё не было, возможно, он не появится до утра, и Жулань сдалась. Из тайничка на свет появился сборник стихов — Жулань никогда не проверяла, но ей казалось, что супруг не одобрит её любви к чтению. А между тем её всегда поражала и притягивала способность поэтов выразить то, что хотелось бы сказать ей самой, как будто они переживали то же, что и она. В детстве она влюбилась в картины природы, которые они разворачивали перед ней, а вот строки о разлуке и любовных терзаниях раньше казались просто красивыми стихами, не более. Но правда в том, что истинное понимание приходит лишь с опытом.