– Ты – с девушкой? – старший ученик хмыкнул и потянулся к тыквенной бутылке-горлянке, которую хранил в тайнике под водопадом. – Дай ей денег, вот и всё.
– Это не такая девушка! – обиделся Гусунь.
– Да все они одинаковы…
Гусунь молча поднялся. Зря он завёл этот разговор.
– Ладно-ладно, садись, – Дэн-сюн дёрнул его обратно за подол шэньи. – Что ты обидчивый такой… Вот, хлебни, успокойся. Это у тебя будет первая девушка?
Крепкое пойло из бутылки обожгло горло, и Гусунь резко выдохнул. На глазах выступили слёзы. Он не любил такого крепкого, но никогда в этом не признавался. Что он, не мужчина, что ли?
– Если будет первая, – рассудительно произнёс ученик Дэн, – то тебе надо приобрести практический опыт.
– Какой?
– Практический. Чтобы не позориться. Найди себе опытную женщину, чтобы она всему тебя научила.
– И где я её найду?
– Фэ… В Гаотае целая улица.
Мысль была новой, и… гуй его возьми, она была заманчивой. Совесть тут же решительно заявила, что это будет предательством Ваньи и их любви. Но мужское естество уже заинтересованно шевельнулось при одной попытке представить, как он приходит к женщине, и… Если он заплатит, можно не переживать, что она не согласиться или ей не понравится. Здравый смысл тут же поддакнул, что практический опыт – штука действительно стоящая. Тогда он не обидит Ваньи своей неловкостью, и вообще – лучше знать, что делать. И в чём тут предательство? Люди имеют по десятку наложниц, и разве это значит, что они не любят законную жену больше всех прочих? А добродетельные женщины понимают, что у мужчин есть свои потребности. Парни в общей спальне и вовсе шептались, что всегда одна и та же женщина – это вредно. Мужская энергия ян конечна, в отличие от женской инь. Нужно подпитываться от разных. И трактаты на то соответствующие есть.
И, в конце концов, не обязательно говорить обо всём Ваньи.
– У меня нет денег, – буркнул Гусунь, так и не придя ни к какому выводу.
– На Новый год всем красные мешочки дадут, вот и будут деньги.
– Это слишком поздно.
– Ладно. Только из расположения к тебе, – Дэн опрокинул в себя последние капли. – Сам тебе ивовую девушку найду и сам оплачу. А ты мне свой красный мешочек отдашь, вот и будем в расчёте.
Гусунь посмотрел на него с уважением. У Дэн-сюна деньги были всегда, и Гусуню очень хотелось бы знать, откуда он их берёт. Богатой родни у него точно не было. Гусунь подозревал, что он приторговывает из-под полы зельями и талисманами, выдавая их за подлинные, хотя таланта к заклинательству в нём было никак не больше, чем в самом Гусуне… м-да… Но если и так, с поличным его никто никогда не ловил.
Предновогодние хлопоты шли своим чередом, не отменяя занятий, но добавляя работы. Нужно было не только приготовить праздничные блюда и украсить всё к празднику, но провести большую уборку, выметая прочь вместе с сором и грязью все беды и неудачи уходящего года. Все внешние ученики, и даже внутренние проводили время, начищая утварь, стирая занавеси и простыни, моя полы и вытирая пыль везде, где только можно. Самой тяжёлой и грязной работой, безусловно, была чистка канав. Туда отправляли провинившихся, и Гусуню повезло в этот раз в их число не попасть. Даже удивительно.
За несколько дней до праздника было совершено приношение богу очага. Все внешние ученики вместе с орденскими работниками поклонились стоявшему в нише на кухне изображению бога, чьи губы были смазаны мёдом, чтобы он, докладывая Нефритовому императору на Небесах о деяниях тех, кто жил под его покровительством, говорил только хорошее. Потом все отведали рисового печенья, получили по куску сахара и разошлись по своим делам. Гусунь уже заканчивал подметать мощёную дорожку, на которую опять нанесло сухих листьев, когда его разыскал Дэн-сюн.
– В общем, я обо всём договорился, – без предисловий сказал он. – Приходи завтра к часу Свиньи в дом Матушки Гу и спроси Цзиньшао.
– В дом Матушки Гу?! Дэн-сюн, ты с ума сошёл? Я же не расплачусь. Знаешь, сколько денег кладут в мешочек?
– Да не боись, – хохотнул парень. – Думаешь, я стал бы что-то устраивать себе в убыток? Цзиньшао мне обязана кое-чем, так что всё будет в лучшем виде. Давай, не трусь.
Он от души хлопнул Гусуня по плечу и ушёл, что-то насвистывая на ходу.
Ускользнуть из ордена было не так уж трудно, учеников после работы никто не караулил. Главное – вернуться до того, как на следующее утро начнутся занятия. Или до того, как начнут готовить завтрак, если ты распределён на раннюю работу. А потому в час Свиньи, он же первая ночная стража, Гусунь уже стоял у празднично светящегося дома. Ну, как у дома – на другой стороне улицы. Не хватало ещё, чтобы его увидели входящим в зелёный терем. Он не мастер Хэн, чтобы посещать продавщиц весны открыто. Пойдут слухи, ещё дойдут до Ваньи…
Улица была людной, то и дело то один, то другой прохожий сворачивали к распахнутым дверям, украшенным в честь нового года двумя полосами красной бумаги. Прошло уже добрых пол палочки благовоний, а толпа не становилась реже, и поток жаждущих женской ласки не иссякал. Дэн-сюн, с досадой подумал Гусунь, ты что, не мог договориться, чтобы гостя встретили у какого-нибудь бокового выхода? А не обнаглел ли ты, тут же спросил у Гусуня здравый смысл. Скажи спасибо, что тебе вообще всё организовали. Ещё и твою застенчивость никто учитывать не обязан.
Что ж, значит, придётся смириться с риском быть узнанным. Что он, в конце концов, не мужчина?
Ярко освещённый зал, казалось, оглушал запахом благовоний, музыкой и смехом. Гусунь замер на пороге, привыкая к ярким краскам, бьющей в глаза роскоши и густому сладкому аромату. Линшань, конечно, был богатым орденом, однако его богатство, хоть и чувствовалось, но не бросалось в глаза. Если речь не шла о мастере Хэн Линьсюане, но даже его жилище, самое роскошное во всем ордене, выглядело куда сдержаннее. И тем более до всего этого было далеко тому дому, где вырос Гусунь. Даже в тех редких случаях, когда сын кухарки попадал в господские комнаты, он не видел и половины такого буйства.
Решительно подавив чувство своей неуместности в роскошной обстановке, Гусунь повернулся к стоящему у входа слуге. Тот глянул на него безо всякого интереса, не пытаясь, впрочем, прогнать. Но, услышав бравое «я к госпоже Цзиньшао», моргнул и окинул юношу ещё одним, слегка удивлённым взглядом.
– Так это ты? Ну… проходи. Я провожу.
Они быстро прошли через почти заполненный зал и поднялись по лестнице сперва на галерею, а потом провожатый свернул в боковой коридор. Там остановился у одной из дверей почти в самом конце, и постучал:
– Сестрица Цзиньшао, к тебе пришли!
– Пусть войдёт, – отозвался изнутри женский голос.
Слуга отодвинул створку, кивнул Гусуню и сразу же ушёл. Молодой человек перешагнул порог, чтобы оказаться в достаточно просто обставленной комнате. Непривычно широкая кровать, столик, сундук и ещё один столик с зеркалом в углу составляли всю её обстановку. Сидевшая у туалетного столика женщина отвернулась от бронзового зеркала и улыбнулась ему:
– Так это ты – И Гусунь?
– Я, госпожа Цзиньшао.
– Какая я тебе госпожа? – рассмеялась женщина, легко поднимаясь с места. – Зови меня сестрица Шао.
Вблизи было видно, что она уже немолода – слой пудры не мог скрыть морщинки у глаз и рта, да и вообще её кожа оказалась небезупречна. Но взгляд Гусуня прикипел к полной груди, виднеющейся в низком вырезе платья. Он и не знал, что платья могут быть такими открытыми, так что лента, которая должна была его поддерживать, оказалась практически под полушариями.
– А ты – Сяо Сунь, можно тебя так называть? Ты хорошенький, мне нравишься.
Гусунь почувствовал, что краснеет, и разозлился на себя за это. Цзиньшао потрепала его по щеке, подошла к кровати и опустилась на край.
– Ну, что же ты стоишь? – она похлопала ладонью рядом. – Иди сюда.
Гусунь подошёл и сел, не зная, что дальше. Сразу начать её раздевать как-то неловко, а что говорить, он не знал.
– В первый раз сегодня? – с улыбкой спросила Цзиньшао. Гусунь кивнул.
– О, я знаю, что делать! – она с улыбкой подняла палец. – За это надо выпить! Подожди минуту, я принесу.