Как она выживала после того, как её дом и тела её родных поглотил огонь, как вышла замуж за неведомого и уже покойного господина Луна, теперь оставалось только догадываться. Но едва ли её путь был усыпан цветами. И теперь получалось так, что Линьсюаню предстояло не только защититься от неё, но и защитить её саму – от главы ордена, слишком близко к сердцу принимающего интересы друга.
Конечно, женщина может и не согласиться обменять возможность расплатиться с насильником и убийцей на карьерный рост для мужа. Так что предстоящий разговор должен успокоить скорее Чжаньцюна. А потом… Бог даст, или даст Небо, которое тут почитают за высшую силу, получится убедить главу Ши выступить не против нового императора, а за него. Тот должен оценить, неблагодарности за И Гусунем вроде бы не числится. Положение Линшаня упрочится и при новой власти, глядишь, и Линьсюаню что-нибудь перепадёт, вроде прощения старых грехов. А если нет… Что ж, мир велик. Заклинатели, целители, борцы с нечистью востребованы везде. Жаль, конечно, будет покидать насиженное место, но жизнь дороже.
Откладывать в долгий ящик неприятный разговор Линьсюань не стал, отправившись в город тем же вечером. Городские кварталы запирались на ночь, но для летящего на мече ворота не были преградой. Чжаньцюн показал нужное место на плане Гаотая, и Линьсюань опустился прямо в тёмный двор, в очередной раз благословляя про себя обыкновение местных жителей строить города по чёткому плану, елико возможно облегчающему ориентировку.
– Го… Господин бессмертный?
Линьсюань оглянулся. От освещённых фонарём дверей в главное строение на него округлившимися глазами смотрела молодая девушка – видимо, прислуга, судя по добротному, но простому платью и относительно скромной причёске всего с одной шпилькой. Лицо заклинателя закрывал капюшон плаща, но способ прибытия сомнений в его роде занятий не оставлял.
– Госпожа Кан дома?
– Д-да…
– Муж сейчас у неё?
– Нет…
– Тогда отведи меня к ней.
Девушка неуверенно поклонилась, но возразить не посмела. Они миновали пустые парадные помещения; при входе на женскую половину служанка заколебалась, но всё же повела его дальше. Чтобы наконец постучать в закрытую дверь:
– Госпожа, к вам бессмертный мастер!
– Какой ещё бессмертный мастер? – отозвался изнутри недовольный женский голос. Служанка обернулся к Линьсюаню и издала протестующий звук, когда тот решительно толкнул дверь и протиснулся в комнату мимо неё, на ходу откидывая капюшон. Сидевшая перед туалетным столиком с гребнем в руках женщина обернулась. В следующий миг гребень выпал из её рук на пол.
– Ты!..
– Здравствуй, сестрица Лянь, – сказал Линьсюань, в упор глядя на неё.
* * *
Когда-то нынешняя госпожа Кан носила данное ей при рождении имя По Лянь. Кто и когда дал ей взрослое имя Наопин, в книге не уточнялось, впрочем, это было и не важно. Во всяком случае, точно не родители – когда умерла её мать, Линьсюань не знал, но это случилось ещё до того, как Хэн Ань попал в дом семьи По. А отец умер от его руки незадолго до того, как в волосы его дочери должны были торжественно воткнуть взрослую шпильку, знаменуя её переход из разряда девочек в разряд девушек на выданье. И, соответственно, подобрать дочери второе имя тоже не успел. Равно как и попросить кого-нибудь это сделать.
А значит, и Линьсюаню неоткуда было его узнать. К счастью, Чжаньцюн не задался вопросом об источнике его осведомлённости.
– Не смей меня так называть! – прошипела По Наопин, неловко поднимаясь с места. Наступила на собственный подол, резко дёрнула его, едва не оступившись, и всё это не отрывая от Линьсюаня сузившихся глаз. В них были потрясение, испуг… но, пожалуй, куда больше злости.
– Госпожа Кан, – подчёркнуто вежливым тоном поправился Линьсюань. И повернулся к служанке: – Выйди и проследи, чтобы нам не помешали.
– Тебе здесь нечего делать, убирайся! – почти выкрикнула госпожа Кан.
– А я думаю, что есть, – возразил Линьсюань. – Хотя, конечно, ты можешь поднять шум, кликнуть слуг, мужа… Он, кстати, в курсе твоей истории?
По Наопин замерла. Кажется, нет, не в курсе.
– Что тебе нужно?
– Поговорить. Клянусь – только поговорить. И после этого я тебя больше не потревожу.
С полминуты госпожа Кан молча смотрела на него. Потом перевела взгляд на служанку:
– Выйди.
Окаменевшая девушка ожила и выскользнула за дверь, плотно прикрыв её за собой. Госпожа Кан отошла от туалетного столика и с достоинством опустилась за отдельно стоящий стол с большим ларцом – судя по заправленной в пяльцы ткани рядом, видимо, для рукоделия.
– Говори, – велела она тоном, каким раздают указание слугам. Мысленно отдав должное её самообладанию, Линьсюань оглянулся, взял подушку для сиденья, положил напротив неё и тоже сел.
– Для начала, – сказал он, – я хочу извиниться.
– Извиниться?!
– Да. Я знаю, что есть вещи, которые не прощают. Но всё же я должен сказать – я сожалею о том, что сделал с тобой. Не в моей власти сделать бывшее не бывшим, но я хочу, насколько это возможно, компенсировать то зло, которое тебе причинил.
– Только мне?
– Да, только тебе.
По Наопин зло усмехнулась и покачала головой:
– Не зря говорят, что у волчонка волчье сердце. Мой брат выкупил тебя из гильдии нищих, не дав сдохнуть где-нибудь под забором, поселил на господской половине. Мой отец дал тебе учителя, что обучил тебя грамоте и манерам, так что тебя и не отличить было от молодого господина из благородной семьи. Хотел, чтобы в будущем ты стал секретарём братца Цзэ. Ты одевался в шёлк и ел с нашего стола. И ты даже не сожалеешь, что своей рукой пролил их кровь?! Это – твоя благодарность?
– А за что мне благодарить? Да, твой брат меня купил – потому что над мальчишкой-рабом можно было безнаказанно издеваться. Твой отец был добрым человеком и домашних слуг жалел. А вот раба, купленного специально для развлечения любимого сына, жалеть было вовсе не обязательно. Можно и самому ему при случае наподдать, сорвать плохое настроение, не правда ли?
– Что ты врёшь, никто над тобой не издевался!
– Да ладно, сестрица Лянь. Ты, конечно, была тогда ребёнком, но даже дети не бывают столь наивны. Ты что, никогда не видела моих синяков и ран? Да, при тебе меня не избивали. Но нельзя настолько не замечать, что происходит в доме, в котором живёшь. Разве что сознательно выбираешь держать один глаз открытым, а другой закрытым.
– Ты бы неловок, постоянно падал, ушибался…
– Ага, об кулаки твоего брата. По многу раз подряд. Впрочем, кулаками он не ограничивался, там и палка шла в ход, и кнут, бывало…
– Строптивых рабов следует учить! – выкрикнула По Наопин.
– Вот и научили – жестокости и ненависти. И как тебе результат их науки?
Несколько мгновений они прожигали друг друга взглядами через стол. Линьсюань отвёл глаза первым, вздохнул и покачал головой:
– Я не хочу с тобой ругаться, сестрица. Я не для этого сюда пришёл.
– А для чего же? – одновременно с сарказмом и горечью спросила женщина. – Ты высоко вознёсся, Сяо Ань. Ты заклинатель могущественного ордена, любимец главы. Кто станет слушать простую горожанку, даже если она захочет кому-то сказать правду про тебя? Зачем тебе тратить время на эту ничтожную?
– Я уже сказал, зачем. О том, что я сделал с тобой, я сожалею.
Они снова замолчали.
– Тогда зачем ты это сделал? – неожиданно тихо спросила По Наопин. – Да, я была глуха и слепа, пусть… Но ведь я сама тебя ничем не обижала! За что ты со мной так?
– За что… Отчасти из ненависти. Да, я ненавидел и тебя тоже, ведь ты ни разу не попыталась заступиться за меня, хотя была, возможно, единственным человеком, к которому твой отец и брат бы прислушались. Это сейчас я понимаю, что поступил несправедливо, но тогда мне было пятнадцать лет! Чувства сильны, а ума ещё мало. А отчасти – из вожделения. Ведь я давно тебя вожделел, неужели ты и этого не замечала?
По Наопин облизнула губы. Сейчас Линьсюань двигался почти наугад, основываясь на единственной фразе, которую его оригинал из романа бросил своей обвинительнице во время финального разбирательства. Но, судя по реакции собеседницы, его догадки были верны.