— Здравствуй, мамочка, — ласково сказал он. — Я уже давно не приходил, прости, пожалуйста, но мистер Гофридус меня не отпускает. Сегодня вот я опять работаю. Но знаешь, уж лучше так, чем ночевать в доме Бертона Флюса. Он хитрый, все время про папу спрашивает. Вернется ли он? Действительно ли это его рук дело? А я и не знаю, что отвечать.
После каждого нового вопроса Пин ненадолго замолкал, будто ожидая ответа, но на кладбище стояла тишина. Так он сидел на корточках, ежась от холода, не замечая, как его плечи и голову покрывают все более плотные снежные хлопья, и теребя в руках крошечный букетик белых цветов.
ГЛАВА 3
Смерть дядюшки
Почти два месяца уже минуло с тех пор — это случилось в самом начале января, — но Пин помнил тот вечер так отчетливо, словно все произошло вчера. Еще на лестнице он почувствовал: что-то не так. Сверху доносились взволнованные голоса и наигранные всхлипы; поднявшись на свой этаж, мальчик обнаружил, что на лестничной площадке, возле двери его комнатушки, собралась небольшая толпа. Кое-кого из собравшихся он знал в лицо: вот дама из соседней комнаты, а вот трубочист — он живет на другом конце коридора, а эта прачка — этажом ниже. Когда Пин разглядел выражения лиц этих людей, его сердце вдруг сжали ледяные тиски. Он протолкался сквозь толпу и вошел в комнату. На полу перед пустым очагом неуклюже распростерлось человеческое тело. Над ним склонился какой-то мужчина плотного телосложения.
— Папа? — Голос Пина дрожал.
Незнакомец поднял на него взгляд и официальным тоном спросил:
— Ты — Пин Карпью?
Пин кивнул.
— А это твой отец? — Незнакомец отклонился в сторону, чтобы не загораживать от Пина лицо покойника.
Тяжело сглотнув, мальчик заставил себя посмотреть.
— Нет, — сказал он, — это мой дядя. Дядя Фабиан. Но мне на него наплевать.
— Похоже, не только тебе, — произнес незнакомец, поднимаясь на ноги. Вытянувшись в полный рост, он с важным видом прокашлялся, а затем достал маленький черный блокнот и кусок угля.
Пин наконец узнал мистера Джорджа Коггли, местного констебля.
— Что с ним случилось? — поинтересовался Пин.
— Вероятнее всего, задушен, — сообщил Коггли. — Видишь, у него глаза чуть не выскочили из глазниц? Верный признак. А где твой отец, сынок?
— Не знаю, — осторожно ответил Пин и окинул взглядом собравшуюся толпу; все пялились на него.
— Если знаешь, где он, ты обязан мне сообщить, а не то смотри, мало не покажется.
— Почему это?
— Потому что мы считаем, это он сделал! — едва ли не с ликованием прошипела прачка. — Тут видал кое-кто, как он драпал.
Она всегда недолюбливала Пина и его отца: нечего нос задирать, будто не ровня соседям. Не говоря уже о мамаше: что она себе думала, упокой Господи ее душу, — взяла да и явилась с той стороны реки и осталась жить на южном берегу? Не место северянам по эту сторону Моста. Чужаки они здесь, и все тут.
— Если бежал с места преступления — значит, он и убил, — назидательно изрек констебль Коггли.
— Так я и знал, что он плохо кончит, — пробурчал кто-то в толпе. — Уж чересчур много о себе возомнил. Такое до добра не доводит.
Пин стоял, окруженный шепчущейся и шушукающей толпой соседей, ошеломленный случившимся, не в силах произнести ни слова, а со всех сторон продолжали раздаваться все новые обвинения. Душа его наполнялась ненавистью к этим людям, пронырливым и коварным, сыпавшим ехидные замечания. Впрочем, мальчик и прежде прекрасно знал, как они относятся к отцу. Скрыть это было бы невозможно, как невозможно спрятать их длинные, горбатые носы или косые глаза, криво сидящие на уродливых лицах. Пин очень рано смекнул, что слеплен из другого теста. Детвора, жившая на той же улице, жестоко дразнила его, потому что мать Пина происходила из богатой семьи и потому что, когда она говорила, голос ее был по-северному мягок и мелодичен, а не скрипуч и резок, как у южан. Но сильнее всего людей бесило, что семейство Карпью притворяется, будто они не богаче прочих — такие же нищие оборванцы. «Вот уж дудки! — восклицали соседи. — Невозможно, чтобы у дамы с такими манерами и воспитанием не было денег. Да и зачем бы в таком случае Оскару Карпью жениться на ней?» А визиты дядюшки Фабиана только подливали масла в огонь: он всегда заявлялся разодетый в пух и прах (хоть в карманах у него не было ни гроша). Снова и снова приходилось Оскару давать ему от ворот поворот. «Нам нечем с тобой делиться», — говорил он.
Издевательства не прекратились даже после того, как мать Пина умерла. Случилось это в прошлом году. Тогда соседи опять затаили на Оскара зло — на сей раз потому, что он не поделился с ними богатым наследством. И напрасно Оскар снова и снова повторял: «Не было никакого наследства. Вы же знаете, я обычный плотник. У нас нет ни гроша за душой».