Что делать… С отчаяния я просто срезал костяным штырём с надзирателя этот пояс со всеми прибамбасами и дополз из последних сил до решётки, от которой мне кричали про ключи.
Торжествующий рёв в клочья взорвал насторожённую, словно таившую дыхание тишину.
… Сидящий у экранов слежения за платформой поднял ладонь и, растопырив три пальца, тут же сжал кулак и большим пальцем указал вниз.
… Снова тьма в глазах. Кто-то поднимает мне голову. Потом помогают мне сесть и прислоняют, судя по ощущениям за спиной, к решётке. Позвякивание. Прикосновение к шее металла и живых, тёплых пальцев. Внезапно становится легче. Шею больше не тянет металлический груз цепи. Что-то давит на мои губы, и я чуть не захлёбываюсь тёплой сладковатой жидкостью.
- Не торопись. Пей спокойно. Всё твоё будет, - говорит женский голос. И, кажется обращаясь к кому-то рядом, добавляет: - Ну и довели его дружки… Ведь и впрямь мертвецом выглядел… Да и сейчас… Ну-ка хватит, отдышись…
Жидкость у меня отняли. Но кто-то пристроился рядом, чтобы помочь мне усидеть, прислонясь к решёткам. Так что, и впрямь отдышавшись, я смог открыть глаза. Скосился. Меня, судя по хрупкому строению и длинным волосам, плечом подпирала девушка. Двигаться я пока боялся, так что удовлетворился тем, что углядел… Вокруг ходили - довольно спокойно - выпущенные из клеток люди. Атмосфера была настолько отличной от того, что я недавно видел, что пришлось задаться вопросом: а я точно в тюрьме?
Тюремщик - один на всю тюрьму? Почему, чтобы утихомирить бунтовщиков, не бегут сюда его помощники - какой-нибудь карательный отряд быстрого реагирования или что там, в заключении, бывает?
А приглядевшись к противоположной стене с клетками (камерами?), я оторопел. Что это за тюрьма, если каждый отсек, отделённый от другого, пестреет какими-то мирными тряпками и набит предметами домашнего быта? Почему женщины и мужчины мирно разгуливают вместе? Я мало что понимаю в этом, далёком от меня мире, но уж СМИ, книги и фильмы постарались, чтобы некоторые реалии тюремной жизни стали известны всем гражданам… Здесь же о ней напоминали разве что решётки…
- Будешь ещё? - Смуглая женщина, с красивыми, но жёсткими серыми глазами, лет тридцати, с чашкой в руках, присела передо мной на корточки.
Хотел ответить, но пережатое горло всё ещё не пришло в себя. Не хотелось беспокоить. Кивнул. Не выпуская чашки из рук, она прижала край к моим губам.
- Пей. - А через минуту вдруг наклонилась ко мне, разглядывая что-то сбоку, бесцеремонно оттопырив мне ухо, после чего решительно позвала: - Лоренс! Быстро сюда! - А когда запыхавшийся полноватый человек, какой-то неопределённо светловолосый, подбежал к нам, она чуть нагнула мне голову вправо. - Посмотри-ка у него под ухом. Видишь? Здесь же явно была накладка. Я правильно понимаю, что произошло?
- Господи, да он чудом остался жив! - тенорком заговорил изумлённый Лоренс.
По звучанию речи или по напечатанному тексту я легко могу определить основные языки Земли. Попробовав на вкус (про себя, конечно) услышанную недавно и сейчас речь, я пришёл к выводу, что вокруг меня люди, говорящие на странной смеси англо-русского с примесью латыни и греческого. Не успел додумать, как полноватый Лоренс взял меня за подбородок и спросил, глядя в глаза:
- Говорить можешь, Брис? Знаешь терралингву или говоришь на каком-нибудь диалекте?
Облегчение окатило меня тёплой волной. Что ж, заговори я не совсем понятно для этих людей, воспримут как диалект. Только почему он назвал меня Брисом? И тут мои глаза наткнулись на бейдж с именем "Лоренс" на кармане его пиджака. Понятно теперь. Смягчил горло сглатыванием и прохрипел:
- Могу… говорить…
- Ты что-нибудь помнишь из того, что было, перед тем как ты… потерял сознание?
Он что - травмировать меня боится, называя обмороком то, что остальные восприняли как смерть?
- Нет. - И тут мне в голову пришла великолепная идея. - А я… кто?
Смуглянка и Лоренс переглянулись. Надеюсь, они решат правильно: амнезия в результате клинической смерти. Лоренс медленно протянул:
- Эти подонки вырвали с мясом его накладку. Странно, что кровью полностью не истёк. И вообще не идиот. Брис, ты правда ничего не помнишь?
- Нет.
- А вот этих людей?
"Эти люди" шли мимо нас, негромко, но зло переругиваясь. Пятеро. Настоящие уголовные морды. Каковыми и оказались.
Смуглянка (на бейдже - "Лидия") коротко ввела меня в курс дела. Отчего у меня холод застыл внутри. Итак, не считая пятерых, к которым теперь меня не относили (во всяком случае пока), в этой странной тюрьме собраны люди, которые слишком активно протестовали против государственных законов, не дающих вздохнуть простому человеку. Люди с разных планет. Теперь они, используя эвфемизм, переселенцы. То есть найдена не самая лучшая планета, близкая к земному типу, неразработанная, необжитая, куда переселенцев должны сбросить, чтобы они начали терраформинг. На первых порах домом им будет служить тюремная платформа. Лидия широко обвела рукой, объясняя, что всё, что я вижу, - это и есть платформа. Вот тут-то я и не выдержал:
- Так мы сейчас в космосе?
- Ну да, - удивлённо было начала Лидия, а потом, видимо вспомнив, что у меня с памятью плохо, смягчилась: бедолага, он и этого не помнит.
Платформа отделена от буксира-переносчика временным лифтом, а поскольку народ на платформе в основном мирный, то тюремщики здесь не больно-то и нужны. Есть не столько надзиратели, сколько дежурные, каким был и тот, что тащил меня в утилизатор. У меня сжалось сердце.
- Я… убил его.
- Собаке собачья смерть, - сплюнула Лидия, хотя на меня тоже поглядывала настороженно. - Как его только, этого Бишопа, свои терпели. Правда, есть одно "но". Не убил ты его. Не знаю уж, чем ты там действовал, да только он всего лишь парализован.
- Но ведь я его… И вы вышли… - Не в силах полностью выразить мысль, я снова откинулся на решётки, тяжело дыша после всех новостей и событий. Лишь взглянул на ладонь, где притаился бугорок, похожий на застарелую, очень стёртую мозоль.
Терпеливо слушавший Лидию Лоренс вздохнул.
- Здесь такая охрана, что на смерть они смотрят сквозь пальцы. Но… Раз было, что они выпустили на платформу слезоточивый газ, чтобы утихомирить людей. Однажды отключили свет на двое суток. Сейчас с репрессиями и правда что-то медлят. Может, из-за того что именно сегодня мы должны выйти из подпространства на орбиту нашей планеты? И им просто не до мелочей, каковой можно считать нашу (он подчеркнул это слово интонацией) расправу над этим негодяем? Впрочем, наивные рассуждения. Наши мужчины пытаются заблокировать вход на платформу. Может, преуспели… Хотелось бы надеяться…
Они продолжили рассказ о происходящем. А я пытался разложить по полочкам всё, что видел и о чём узнавал. Камеры-клетки, в которых развешаны тряпки, принадлежат бывшим гражданам… Земли? Или пока предпочтительней считать их землянами? Камера-клетка в самом конце коридора - для уголовников, к коим я, оказывается, отношусь. Но Лидия уже решительно взяла надо мной шефство… Господи, сколько у меня вопросов… Если бы ещё голова не болела… Да, вот ещё… Что она там недавно сказала… Про какую-то накладку у меня за ухом… Боль, кажется, оттуда и идёт волной…
- А вы… - Не договорив, я с трудом поднял руку и дотронулся до точки за ухом (заодно убедившись, что налысо обрит), которую Лидия показывала Лоренсу. Пальцы коснулись довольно болезненного места - похоже на застывающую кровь и разорванную кожу. Меня ударили?
- Ты и правда ничего не помнишь, - жалостливо посмотрела на меня Лидия. - Но хоть, слава Господу, соображаешь. Ты был неврально ресоциализирован. Это значит, тебя хотели оставить в качестве нормального гражданина на твоей родине, где бы она ни была, но что-то пошло не так, и тебя отправили с нами. А эти, дружки твои, не знаю, что уж вы не поделили, содрали твою накладку. Ты мог истечь кровью. Впрочем, судя по всему, и впрямь истёк, вот Бишоп тебя и потащил в утилизатор. Мы все думали - ты мертвец…
Она со странной горечью посмотрела чуть в сторону. Как я понял - на безмолвную девушку, которая до сих пор помогала мне сидеть не падая. Теперь я чувствовал себя гораздо легче, поэтому перестал опираться на её плечо, полностью навалился на прутья клетки и наконец взглянул на неё. И замер. Наверное, когда-то она была хорошенькой. Но сейчас бессмысленное выражение лица и струйка слюны, блестящая с края безвольно опущенного рта, превратили её в олицетворение идиотки.