— Омар.
— Умар? — повторил самаркандец на местный лад. — А я — Али Джафар. Я человек простой. Не смотри, что толстый. Сам не знаю, отчего толстею, — на сухих лепешках живу. Сегодня пятница. Хозяин отпустил погулять. Я слуга, дворник судьи судей Абу-Тахира.
— О?! К нему-то мне и надо попасть.
— Ух ты! Родич?
— Нет. Служить ему буду.
— Кем?
— Не знаю пока. Может, тоже подметалой.
— Пойдем, провожу.
Судья Абу-Тахир Алак, благообразный, дородный, прочтя письмо шейха Назира, одарил Омара приветливой улыбкой и приказал слуге Али Джафару:
— В баню сводить, переодеть в мое старое, хорошо накормить, спать уложить, болтовней не донимать! С тобою, сын мой, поговорим поутру, — сказал он Омару, — я сейчас тороплюсь. Денег нету, конечно? Вот десять дирхемов пока на расходы. Отдыхай.
Он удалился.
— Получай свои четыре дирхема и два даника, — доплатил Омар за книгу Али Джафару.
— Не надо!
— Бери, бери.
— Спасибо. Ты добрый парень.
***
Омару не по себе в чужом городе, среди чужих людей. Освеженный купанием, сытый, он все равно не может уснуть. И, хотя Али Джафару было приказано не надоедать гостю болтовней, они все-таки сошлись в каморке дворника — и разговорились.
— Какой человек Абу-Тахир? — спросил Омар. Надо же знать, в чьем доме придется жить, кому служить. Если придется, конечно.
— Какой? У него недаром прозвище — Алак, что поарабски значит… э-э… драгоценность, верно? Тебе это лучше знать. Ты учен. Он добр и щедр — не ругает, не бьет. Кормит, платит неплохо. Гулять отпускает. Как будто хороший.
— Что значит: как будто?
— А кто знает, какой он в самом деле? Какой он внутри? Что у него на душе, на уме? Разве можно судить о человеке по виду? Расскажу я тебе одну быль. От деда слыхал, — он, хоть тоже читать не умел, знал такую уйму разных историй, что мог бы каждый вечер их рассказывать. И рассказывал. Устраивайся поудобнее. Слушай.
…Жил у нас в Самарканде простодушный, мечтательный, доверчивый юноша.
"Это вроде обо мне, — усмехнулся Омар. — Тоже, как ягненок, мечтателен, доверчив, простодушен".
— Вышел он на городскую площадь погулять перед закатом солнца, по холодку, — продолжал Али Джафар. — Мимо идет девица невиданной красоты. Оглянулась на него, задорно усмехнулась. Ну, и одурел наш друг. Поплелся следом за нею. Окликнул и говорит:
— "Откуда такая взялась в нашем уродливом городе? Нельзя ли провеси с тобою вечер, о красотка?" Она отвечает:
— "Почему же нельзя, если есть такое желание? Но я живу не здесь — я из селения за степью, у подножья холмов. Не боишься — приходи туда с наступлением темноты, буду ждать на дороге".
— Приду! — Она исчезла.
— Парень захватил с собою острый кинжал, взял денег — и побежал, распаленный, к восточным воротам, от которых идет дорога к тому селению. У ворот он столкнулся с давним приятелем, с кем учился когда-то в школе.
— Куда спешишь? — спрашивает приятель. Странный взгляд у него. Но юноша, ошалевший от любви, того не замечает:
— Удача, друг мой, удача! Спешу на свидание с прекрасной девушкой с холмов.
— Идем вместе. Я там живу.
— Вот хорошо! Идем.
Пришли к селению, видят — на дороге кто-то маячит.
Она!
"Рассказ длинноват, — подумал Омар снисходительно, — но точен и красочен. Ему бы, этому Али Джафару, к его ясному природному уму — да образованность! Настоящую, высокую образованность, какой, например, обладает шейх Назир. А не ту ущербную, ложную, которой кичится жалкий обыватель".
— И друга возьми с собой, — говорит девушка. — Найдется и для него утеха.
Небольшой глинобитный дом на отшибе. Здесь уже все готово: жаркое, сласти, вино. Девушка обнимает, — какие длинные острые ногти! — жарко целует гостя, и он совсем теряет голову.
— Ты пока отдыхай, пей вино, — говорит ему девушка, широкие бедра которой едва проходят в дверь, а талия столь тонка, что может уместиться в двух его сомкнутых ладонях, — а я сбегаю за подругой.
Слава богу, у него был острый слух. Она шепчет в прихожей его приятелю:
— Постарайся, братец, крепко его напоить, снять кинжал. Вернусь с сестрицей — зарежем, попируем. Он свеж, хорошо упитан, мясо, наверное, очень вкусное, нежное!
Он услыхал, как она облизнулась. Вот тебе на! Куда его занесло? Парень сразу отрезвел, вскочил, кинулся в прихожую, размахивая кинжалом.
— Куда ты? — кричит приятель каким-то чужим, изменившимся голосом.
— Милый, останься! — стонет красотка.
— Прочь! — Юноша выскочил в темноту и побежал на огонек в глубь селения, чтобы найти там пристанище. Видит, у одной калитки стоит приятного вида старуха с фонарем в руках.
— Что с тобою, сын мой?
— Спрячь меня скорее, мать!
Она поспешно завела его во двор, усадила на коврик под развесистой шелковицей. Кликнула старика. Несчастный рассказал им о своих приключениях.
— Глупый, — вздохнул старик жалеючи. — Эта девка — ведьма, гуль-людоед, и приятель твой — ее брат, тоже оборотень. Острый слух тебя спас. Ложись, отдыхай. Здесь никто тебя не тронет. Утром отведу домой.
Гость, успокоившись, задремал. И вдруг сквозь дремоту слышит их разговор на террасе:
— Не надо спешить. Спугнем. Пусть уснет покрепче, тогда и займемся. Нож готов?
— Ox, давно я не ела человечины.
Где уж тут спать! Он дождался, когда они уйдут в жилье, перелез через ограду — и бросился в степь. Нагоняет его на дороге всадник:
— От гулей бежишь? Проклятое селение! Я сам едва уве рнулся. Садись скорей на лошадь за моей спиной, довезу до городских ворот. Не дай бог, они всей гурьбою кинутся в погоню.
Горожанин, пообещав ему денег, уселся на лошадь. Всадник пустил ее вскачь, съехал с дороги — и во весь дух помчался по сухой степной траве к далекому костру.
— Куда везешь? — кричит испуганный парень.
— Молчи! — злобно шипит таинственный всадник и поворачивает к нему черное лицо с желтыми горящими глазами. — Удрать вздумал от нас? Нет уж, хочешь не хочешь, мы тебя этой ночью зажарим. Золото нам ни к чему. — И обхватывает его волосатой рукой…
И обратился юноша с тайной мыслью к богу: "Избавь от злого духа!" — и всадил свой кинжал черному всаднику в спину. Всадил и спрыгнул. Повалил зловонный дым, запахло серой. Конь и всадник с диким воем исчезли в ночной темноте.
Только к рассвету, усталый, истерзанный, с сокрушенным сердцем, достиг наш искатель приключений городских ворот. Оказалось, он поседел за эту ночь. Больше он не ходил на свидания с незнакомыми красивыми девицами. Каково, э?..
Омар не выносил рассказов о сверхъестественном. Немало он настрадался в детских снах от черных, мохнатых, красноротых чертей, лезших ночами в окна и двери. Они отравили ему радость детства. Может, именно из-за нелепых басен об адских муках и бесах и охладел он столь рано к так называемой истинной вере.
— Как жить на свете, — сказал Омар с дрожью в голосе, — если видеть во всех встречных: красивых девушках, приятелях, сердобольных соседях, путниках на дороге — людоедов-гулей?
— Во всех встречных не надо их видеть, — молвил Али Джафар. — Но остерегаться — надо. Следует помнить: один из десяти или даже из трех — непременно мерзкий оборотень, гуль-людоед.
— Ну, ты скажешь! Может, ты тоже — гуль?
— Я? Эх! Будь я гулем… знал бы, кого сожрать.
— Уж не меня ли? — проворчал кто-то в темноте у открытого входа.
— А, Юнус, — хмуро кивнул Али Джафар. — Входи, садись.
В каморку ввалился, сразу стеснив двух приятелей, усатый, широкий и плоский, точно надгробная плита, человек с желтым опухшим лицом, с висячими мешками под глазами. Похоже, наркоман, заядлый курильщик хашиша.
— Почему так поздно жжешь светильник, — хозяйского масла не жалко? Я доложу господину. А ты кто такой? — набросился он на Омара.