Но эти мерзавцы, — визирь повысил голос до крика, — тупо и слепо, точно скоты, разрушают то, что я создаю! — и уже потише: — Брошу все, уйду в отшельники. Ты должен попять. Сам страдаешь от них.
Ведь, если уж в корень глядеть, все, что ты делаешь это, в конце концов, для блага страны, для блага людей. Не так ли? И у тех же людей ты первый безбожник, блудник, отступник, еретик. И бес тебя знает еще, кто ты такой.
Уйдем, а? В ханаку — дервишскую обитель. Молитвы знаем, с голоду не умрем. — Он вздохнул, достал ногой растрепавшийся свиток, придвинул пяткой к себе, расправил, вновь туго свернул. — Эх! Куда мы пойдем? Мы с тобою — те же рабы. Рабы жестокого века. — И ударил свитком, как дубиной, по глубокой, с узорами, чаше самаркандской работы. — Вот султану — ему самое время идти за Джейхун, навести порядок в тех местах! Пойду, скажу. — Убежал долговязый, ядовитый и резкий.
Нет, он еще цепляется за свою треклятую службу! Хоть уже и начинает сознавать, что в ней никакого смысла. Муравей, упавший в ручей, тоже цепляется, отчаянно перебирая лапками, за клочья пены, за тень от прибрежных ветвей — пока его не проглотит где-то у отмели юркий пескарь.
***
— Я сам давно уже подумывал нагрянуть в Заречье, страху нагнать на караханидских упрямцев, — ответил султан визирю. — Но… дело непростое. Нужно спросить звездочетов, будет ли удачен мой поход.
— Нет, — сказал Исфазари, сделав расчет. — Расположение звезд возвещает не «выход», а "возвращение".
— Что ж, потрудитесь выбрать благоприятный день, — огорчился визирь. Ему не терпелось отправить султана в Заречье.
От Абу-Тахира тем временем — новая весть: бунт в Самарканде. Визирь в ярости — в Звездный храм. За расчеты берется Васити. Небо опять сулит неудачу.
— Не гневайтесь, ваша светлость! Расположение звезд не изменилось к лучшему. Не можем выбрать подходящий день…
— А ты смеешься над астрологией! — налетел визирь на Омара, который записывал итог своих наблюдений над "Чашей нищих"- Северной Короной: "Знак Зодиака — шестой, 29 градусов б минут…" — Мол, звезды — сами по себе, они не влияют на нас. Влияют, как видишь! Из-за какого-то дурацкого расположения каких-то там глупых звезд срывается дело большой государственной важности. Неужто в этой прорве крупных и малых звезд не найдется ни одной, пусть самой невзрачной, что решила бы его в нашу пользу?
Похолодел тут Омар! Вот, человек не верит ни в какую звездную чертовщину, — он, что ни говори, сам ученый, — но, в угоду султану, делает вид, что верит в нее. Сколько же умных людей на земле притворно-бессовестно «верит» тому, что долбит вероучитель-законник, — ибо так удобнее жить, это выгодно?
И верит ли сам вероучитель в то, чему он учит других? Если верит, его еще можно простить: охмурен, несчастный. Но если не верит — и все же учит, то это мошенник, его надо сечь на базаре у всех на глазах.
— А? Навечно обяжешь.
— Поищем, — сухо сказал Омар.
Как надоели ему они со своей бесплодной суетой! Прямо-таки безумие какое-то: изо дня в день кровожадно стучать копьями о щиты. Можно подумать: Вселенная рухнет, если клочок обожженной солнцем земли, именуемый Заречьем, отпадет от сельджукской державы…
Разве мало у вас золота, хлеба, роскошных одежд?
Некий чудак по прозвищу Двурогий тоже метался, как ошалелый, по белому свету, сколачивая копьем и мечом великую, на весь тогдашний мир, державу. Дарий шумел, бесновался Ксеркс. Рим бушевал. Аттила гремел за Волгой.
И каждый, конечно, кричал, что городит свой огород навечно.
Что значит навечно? Это не на десять лет, и не на сто, и даже — не на тысячу. Вечность понятие страшное. Космическое. Вечного нет ничего на земле! Так что не бросайтесь словами, не понимая их смысла.
Омар — с досадой:
— Война? Я без всяких звезд могу сказать: она будет неудачной.
Визирь — подозрительно:
— Это почему же, откуда такие сведения?
— Не бывает удачных войн! Война сама по себе уже неудача. Великое бедствие. Сколько людей погибнет. Ради чего? Ради ваших… ваших… Нет, визирь, нет минут и часов, благоприятствующих кровопролитию. И лучше царю никуда не ходить. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Визирь — грубо, с презрением:
— Ты… уткнулся носом в звезды и держи его средь них! Не суй, куда тебе не следует! Наше государство создано войной и держится на войне.
— Ну, а если, — вспыхнул Омар, — звезды скажут, что Меликшах, перейдя Джейхун, тут же погибнет, как погиб его родитель Алп-Арслан?
— Нет! — оскалился визирь. — Этого звезды не скажут. Они не должны так говорить. Ясно?
— Вполне.
Трудно ладить с царедворцами! Ну, что ж. Я — звездочет, я служу вам за деньги — и услужу, так уж быть. Он взял астролябию.
— Погоди! — остановил его визирь. — Я приглашу султана.
Под полудетски-внимательным, даже чуть робким, взглядом султана, которому он, со своим диковинным медным инструментом с кругом и делениями, казался, наверное, чуть ли не колдуном. Омар поправил на алидадной линейке диоптры, спокойно определил высоту солнца, высчитал градус царского гороскопа, установил по таблице расположение звезд:
— Та-ак. Козерог. Альфа. Знак Зодиака — девятый. 21 градус 46 минут долготы, 7 градусов 20 минут широты. Действие — благоприятное.
Омар повеселел. Царь и визирь вздохнули с облегчением.
— Водолей. Ага! Вы ошиблись, Исфазари и Васити. Вот она, та, что на левом плече, бета Водолея! Ее название — Счастье счастии, не так ли? Знак Зодиака — десятый. 10 градусов 56 минут долготы, 8 градусов 50 минут широты. Указан север. Действие — благоприятное. Понятно? — Омар отчеканил: — Бла-го-при-ят-но-е!
Что городит главный звездочет? Васити попробовал робко возразить:
— При чем тут Козерог и Водолей? Ведь речь идет о Стрельце…
— Да, да, о Стрельце! — поддакнул ему султан, который все-таки помнил, что рожден под этим знаком. Омар — снисходительно:
— О повелитель! Извольте взглянуть. — Он ткнул астролябией в звездную таблицу. — В Стрельце — дом воителя Мирриха.[11] И тут еще — Счастье счастий. Все сходится наилучшим образом! — Он полистал толстое астрологическое сочинение. — Поход будет удачен. Не забудьте одно — взять хорошее войско и надеть на средний палец правой руки кольцо с топазом.
— Топаз — мой любимый камень! — воскликнул царь.
— А-а, — начал было Исфазари, но Омар резко его оборвал:
— А Исфазари еще молод! — И бросил на помощников такой взгляд исподлобья, что им показалось: глаза у него превратились в холодные жеято-зеленые топазы.
И, не решившись ему перечить, они, хоть и видели, что их наставник несет околесицу, сочли за лучшее промолчать и исчезнуть.
Султан — восторженно:
— Если ты прав и поход будет удачен, я награжу тебя как пять царей!
— И я — как пять визирей, — отер лоб визирь побелевшей рукой.
***
Итак, султан Меликшах, надев на средний палец правой руки кольцо с топазом и прихватив к тому же огромное войско, переправился через Джейхун.
В звездах он, конечно, не разбирался, но зато был человеком храбрым, в пух и прах расколотил караханидов, захватил Бухару, затем Самарканд, последний — после долгой осады. Хан Ахмед был взят в плен. Но, поскольку он родич Туркан-Хатун, любимой жены Меликшаха, султан подарил ему жизнь, вернул престол и с великой славой и добычей, нагнав страху на всех в Заречье, отбыл домой, в Исфахан.
Узнав об этом, Музафар Исфари, осунувшийся от бессонных ночей, явился к Омару, потрясенный, и рухнул перед ним на колени.
— Учитель! — воскликнул он со слезами. — Разреши мое недоумение. Иначе я заболею. Ведь по звездам не было «выхода», они указывали "возвращение".