Старик ехидно ухмыльнулся в бороду и обвёл взглядом коридор. Дворец явно переживал не лучшие времена. Некогда величественный, он стоял, погрязнув в унынии и запустении. Гобелены и портьеры покрылись таким слоем пыли и паутины, что их цвет с трудом угадывался. Со светильников смахнули пыль, чтобы светили ярче, но лепнина под расписными потолками, скульптуры животных и воинов, массивная мебель, витрины с изящными безделушками – всё стало седым, словно скорбело вместе с обезумевшим королём, а теперь – скорбело по нему самому.
– Я не хочу… – попытался огрызнуться Кайл, имея в виду, что больше не жаждет оставаться у Магистров, но Волхвокс понял его по-своему.
– Конечно, мальчик, ты не хочешь жить в трущобах. Никто не хочет. Поэтому, чтобы не слонялся тут без дела, сходи-ка…
Волхвокс замялся, соображая, какое бы поручение придумать для Кайла. Юноша потряс головой. Что на него нашло? Нельзя сейчас перечить Магистрам. У него пока нет ничего – ни денег, ни дома, значит, нужно сохранить их доверие. А уж потом… Преисподняя знает, что может случиться потом, но Кайл уже догадывался, что вряд ли захочет связать своё будущее со служением слабым магам-людям.
– Сходи поищи, где купить тминного масла. Люблю, когда им заправляют свекольный салат.
Волхвокс улыбнулся, но Кайла эта улыбка заставила разозлиться. За кого он его держит? За кухарку? Почему бы не послать за проклятым маслом кого-нибудь ещё? В замке полно прислуги, а Кайл прибыл сюда на коронацию, он сопровождал Магистров, у него было особое поручение!
– Отварную свёклу порезать тонко, как соломку, добавить ломтики зрелого козьего сыра, орешки, немного трав и… – старик явно увлёкся, представляя излюбленное кушанье. Кайл стиснул зубы и сказал немного громче, чем рассчитывал:
– Я схожу за вашим маслом. Если вы мне заплатите.
Волхвокс замолк на полуслове и недоумённо сдвинул брови.
– Заплачу? Я? Тебе? Что ж… – Он накрутил кончик бороды на узловатый палец и вздохнул, глядя в потолок, на котором можно было различить выцветшую и местами осыпавшуюся фреску со сценой охоты на лося. – В общем, ты прав. Я заплачу тебе, но только если ты отыщешь для меня лучшее тминное масло во всём Королевстве.
– Как скажете. – Кайл кашлянул в кулак. Мимо них с хихиканьем пронеслась стайка девушек – простолюдинки, нанятые, чтобы выгрести всю грязь, вымыть полы да выбить перины во всём дворце.
– Вот и славно, – ободрился Волхвокс. – Пора за дело. И тебе, и мне. Когда становишься вторым человеком после короля, как-то особо некогда задерживаться за разговорами с простыми мальчиками. Иди.
Он снова похлопал Кайла по плечу – снисходительно, еле дотрагиваясь до его рубашки, словно брезгуя. Кайл фыркнул, развернулся на каблуках и поспешил прочь, сжимая кулаки так сильно, что ногти больно впивались в ладони.
«С простыми мальчиками» – эти слова горчили, когда Кайл повторял их одними губами, а лицо горело от стыда и гнева. Сам того не подозревая, Волхвокс надавил на самую больную рану Кайла Карло.
Седьмой ребёнок в семье, к тому же слишком болезненный и тщедушный, он никогда не был предметом гордости отца. Мать умерла, рожая Кайла на свет, старшие братья сумели поступить в Авенумский университет, Аяна, единственная сестра, удачно вышла замуж, ещё трое братьев, рослые и сильные, занялись земледелием и жили в достатке. Отец взял Кайла к себе на обучение, потому что слабый и вспыльчивый младший сын не годился для тяжёлой работы, да и не жаждал посвятить себя науке, поэтому засел за гончарный круг.
Кайл не любил ни отца, ни братьев. Лишь Аяна вызывала у него какое-то подобие тёплых чувств, но она уехала в Коргорт, едва Кайлу исполнилось одиннадцать. Братья задирали хилого младшего, а отец, хоть и не признавался в этом, всё же винил Кайла в гибели жены.
День, когда буря унесла отца, подарив ему птичьи крылья, а Кайлу – футляр со страницей, стал для младшего Карло счастливейшим в жизни: он обрёл свободу. Свободу от нелюбимого гончарного дела, свободу от собственной опостылевшей семьи, свободу от прошлого.
Кайл и помыслить не мог, что он, оказывается, потомок колдунов давно минувших дней. Он надеялся, что Магистры сделают Хранителей кем-то вроде собственных учеников: не зря ведь судьба привела их в Библиотеку! Не зря именно их семьи хранили страницы! Но старики думали лишь о собственной выгоде, о власти, о наживе, а к Хранителям относились почти как к слугам. Не гнали, не унижали, но смотрели сверху вниз, время от времени обременяя поручениями различной сложности.