Пора.
Я оттолкнулся от дерева и зашагал ко дворцу. Два луча, через два луча она будет здесь. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, в ушах гремело и звенело, а я улыбался, как последний блаженный. Да и чувствовал себя примерно так же.
Скоро, уже совсем скоро.
Но ни через два луча, ни через пять Софи не пришла.
Я протоптал очередную дорожку, дошел почти до противоположной стороны сада, когда в воздухе наконец-то послышались хлопанье крыльев прямо над головой и вой ветров. Мина сразу отправилась вглубь сада, к гостям, а прекрасная белоснежная лисица опустилась у входа во дворец.
Я замер, застыл, разучился дышать, когда Софи обернулась. Гордая, необыкновенная, величественная, грандиозная… В ушах звенело, на губах — все та же улыбка. Ее кожа казалась молочной, глаза — бездонными, волосы — серебряными.
Я не мог взгляд оторвать. Нежный изгиб шеи, тонкие запястья, бархатные губы…
Как давно я не целовал эти губы.
Она развернулась на каблуках так резко, сжала руки в кулаки, что-то пробормотала под нос. Что-то не особо лестное и очевидно в мой адрес. На пальцах мерцала стрекоза.
Я оказался рядом в тот же миг, прижал ее к себе.
— Опаздываешь, Софи, — шепнул на ухо, дыша ею, наслаждаясь ощущением ее тела, прижатого ко мне.
— Я думала: ты не пришел, — ответила она спустя вдох, стиснув мои руки.
Не пришел? Ага, сейчас!
— И не мечтай, — вопреки попыткам сдержаться вышло рычанием. — Ты мне должна!
— Должна? — нахмурилась Софи, а я захлебывался и тонул, и насмотреться не мог.
— Да. Год, ты мне должна год, Софи. Год поцелуев, прикосновений, взглядов. Ты должна мне Кинар, каждый твой вдох и выдох. Четыреста двадцать пять ночей, — и столько же дней, закатов и рассветов, танцев под луной.
Она улыбнулась, легко и светло, счастливо, и я не выдержал. Да кто бы выдержал?
Мне и так памятник надо было ставить.
Ее губы… Зима! Самое вкусное лакомство, самый долгожданный подарок. Мягкие, нежные. От нее пахло морошкой и ветрами. От нее пахло моей ведьмой. Я ласкал ее язык, губы, покусывал, гладил шею и спину и оторваться не мог, даже вдоха сделать не мог. Просто, мать его, нереально.
— Я люблю тебя, и я ужасно скучал, и я люблю тебя, — шепнул, опускаясь к вожделенной шее, целуя, прикусывая кожу, ощущая дрожь в тонком теле и судорожно вцепившиеся в плечи пальцы. — Ты не представляешь… Зима, Софи, я готов сожрать тебя. Я хочу тебя до боли…
Прямо здесь, — ее сладкие ушки были открыты, и я готов был целовать их и шептать безумства вечность.
— Так… что… тебя останавливает? — этот дрожащий шепот… Твою мать, он почти меня доконал. Но, когда суть вопроса все-таки дошла до затуманенного сознания, я каким-то чудом смог отстраниться и подхватить ведьму на руки.
— Александр, мать твою, Гротери, какого духа грани ты творишь?
Я расхохотался: а Заклинательница действительно повзрослела.
— Делаю так, чтобы ты больше никуда от меня не ушла, никогда, — ответил и, не удержавшись, легко шлепнул ведьму по попе. Ну просто не смог удержаться. Попа у нее… Зима, дай мне сил и терпения. Еще немного терпения.
Софи застыла на вдохе.
— Алекс-с-с, — прошипела она, — если ты думаешь…
— А я не думаю, — перебил девушку, — я уже очень долгое время вообще ни о чем не думаю, кроме тебя. Тебя в моей постели, тебя подо мной и надо мной. Твоих губ и твоих глаз, твоих рук, даже твоих дурацких строгих платьев. Я тебя из постели месяц не выпущу.
— Но…
— И это не оборот речи, — вышло рычанием. — Упрямая ведьма!
Я поставил ее на ноги, пока гости не обратили на нас внимания, и зашагал по проходу к алтарю, лишь там наконец-то выдохнув.
Она была великолепна, невозможно, непередаваемо восхитительна. От макушки до кончиков туфелек. А платье и эта открытая спина…
Зима, дай мне сил!
Я на вдох прикрыл глаза, всего лишь на миг, стараясь унять голод внутри. А когда открыл, Софи шла ко мне. Улыбающаяся, шальная, раскрасневшаяся, и ее ветра рядом.
Я протянул руку, и ведьма вложила свою ладонь в мою.