Карие глаза Вандиена прямо смотрели в т'черийские глаза на ножках, излучая самую убедительную искренность. Пальцы его между тем помаленьку заворачивали кристалл обратно в тряпочку, словно бы для того, чтобы спрятать на место. Т'черья выдал себя, затрепетав одним из своих глазных стебельков. Он не отрывал взора от кристалла, уже исчезавшего в складках ткани. Его мандибулы снова застрекотали. Спохватившись, он перешел на Общий:
- Твое доказательство впечатлило меня, человек. Никогда прежде не видел я, чтобы твой соплеменник носил с собой сонный кристалл, - разве что на продажу. Меня зовут... - тут он что-то прострекотал, - по-вашему Паутинный Панцирь, из-за узора на моей броне...
- А я - Вандиен, - прозвучало в ответ. Они торжественно поклонились друг другу; можно было приступать к серьезной, деловой части беседы. Все, что говорилось до этого, было всего лишь прелюдией, расстановкой сил и разведкой. - Итак, Паутинный Панцирь, - продолжал Вандиен, - сегодня ты обнаружил, что не все люди - варвары и дикари. Кое-кто из нас дорожит своим покоем не меньше, чем вы...
- Что же это за дело, для которого тебе понадобились мои скильи? спросил т'черья.
- Да есть кое-какая работенка в Обманной Гавани.
- Обманная Гавань?.. Ее жители грубы и шумливы, и ничего хорошего там, говорят, нет. Т'черья там совсем не живут, а обитатели из числа людей сплошь злодеи. Могу ли я быть уверен, что моей бесценной упряжке там ничто не грозит? Как я удостоверюсь, что их там не украдут, не отравят или не покалечат ради забавы?..
Вандиен медленно поводил рукой с кристаллом перед своим лицом человеческий эквивалент т'черийского жеста, изображавшего крайнее расстройство.
- Да оградит нас Луна от подобного непотребства!.. - Рука Вандиена медленно поползла к поясному кошелю. Т'черья по-прежнему не отрывал глаз от его ладони, в которой лежал кристалл. Вандиен похлопал по кошелю так, что две мелкие монетки звякнули одна о другую. - Задал ты мне, друг мой, задачу, - сказал он т'черья. - Если я тебя правильно понял, ты готов предоставить мне свою упряжку, если я сумею уверить тебя в ее безопасности. Или, может быть, скудость Общего языка некоторым образом извратила мысли, которые ты облекал в слова?
- Предположим, ты понял меня верно, - уклончиво ответил т'черья. - И если бы я в самом деле собрался предоставить тебе на некоторый срок этих несравненных скилий... скорее, друзей, нежели рабочих животных... что послужило бы залогом их безопасности на то время, что они пробудут с тобой?
Вандиен снова звякнул содержимым тощего кошелька:
- И правда, что?.. Когда я вернусь, твои тревоги будут оплачены деньгами, но сейчас речь не о них. Какой-нибудь грубый невежда начал бы предлагать тебе деньги прямо сейчас, не понимая, что звон монет отнюдь не всегда равноценен добрым намерениям. Я же полагаю, что наша с тобой сделка заслуживает чего-то особенного-личного. Можно даже назвать это заложничеством... - Вандиен помедлил, возведя глаза к небу. Постояв так и помолчав некоторое время, он якобы с неохотой засунул кристалл в складки своего пояса. Мандибулы т'черья еле слышно застрекотали, но Вандиен притворился, будто не слышал. Крепко сжав губы и придав своему лицу отрешенное выражение, он принялся стаскивать с левой руки перстенек. Перстенек медленно сдвинулся, открыв полоску незагорелой кожи. С тяжелым вздохом Вандиен протянул его т'черья.
Глазные стебельки ненадолго склонились над перстнем. Тот ничего особенного собой не представлял: квадратная вставочка из черного камня не сверкала, лишь тускло поблескивала гранями, металл же был простым серебром. Вандиен взвесил его на ладони:
- Вот, возьми... Давно, очень давно не снимал я его со своей левой руки. Но если тебе нужно свидетельство моего благородства - вот, прими... Он перешел ко мне от бабушки отца моей матери... - Он вновь помолчал и вздохнул поглубже, словно бы для того, чтобы очистить голос от горестной хрипотцы: - Немногое, увы, слишком немногое напоминает теперь о тех высотах знатности и богатства, с которых выпало низвергнуться моему роду... Лишь этот перстень я сохранил как символ славного прошлого, которое я намерен, не жалея сил, возродить к жизни. Ничто и ни при каких обстоятельствах не заставит меня расстаться навсегда с этим перстнем! Нет, никогда!.. Либо я верну тебе твоих скилий в целости и добром здравии, либо погибну...
Его ладонь сжалась в кулак, судорожно стискивая перстень. Жилы и мускулы вздулись, обрисовавшись под кожей. Он сморгнул, якобы пряча непрошеную скупую слезу. И с угрюмой решимостью протянул перстень Паутинному Панцирю на ладони. Было видно, как дрожала его рука.
- Верни свой перстень на его законное место, - проговорил т'черья. Мой народ не носит на панцирях металлических украшений, но мы знаем, сколь высоко цените их вы, люди. Я не могу заставить тебя расстаться с предметом, столь для тебя драгоценным, ради простой сделки, заключаемой на торжище, где властвует корысть...
Вандиен не спешил убирать протянутую руку:
- И все-таки я непременно должен нанять твою упряжку. Я убежден, что они, и только они способны выполнить задуманную мною работу. Прошу тебя! Длящийся разговор лишь усиливает мое беспокойство и муку...
Т'черья громко застучал жвалами. Вандиен стиснул челюсти и отвел глаза. Он намеренно употребил выражение "беспокойство и мука", отлично зная, что именно этими словами обычно переводили т'черийское выражение, означавшее высшую степень умственного и эмоционального напряжения, могущую повлечь за собой серьезную телесную болезнь.
- Нет! - вскричал т'черья, и Вандиен ощутил на руке прикосновение его клешни. - Скорее спрячь сокровище своего рода, о человек! Мне достаточно и твоей готовности с ним разлучиться. Я не в силах требовать от тебя таких жертв, скорее уж я соглашусь на время расстаться со своими скильями. Зрелище твоей честности и нравственной чистоты покорило меня. Я не стану испрашивать у тебя задатка...
Вандиен смотрел на т'черья, торопливо надевая перстень обратно на палец. Потом переменил позу: руки, скрещенные на груди, до некоторой степени уподобили его т'черья, изображающего смирение.