Рибеке вновь облизнула губы. Меди молчала по-прежнему, разглядывая пирамидку расслабления, лежавшую на подушке. Рибеке заговорила вновь - на сей раз тише и почти умоляюще:
- Будь же свидетельницей тому, что я сделала. Меди. Я совершила то, от чего отступился весь Высший Совет, - отступился и поручил мне, чтобы полюбоваться, как я осрамлюсь. Верно, я допустила недосмотр и, захватив тело, опустила голову. Но и то, чего я достигла, - подвиг немалый, не каждой из нас по плечу. Обе мы с тобой хорошо знаем Дреша... Он не станет бездеятельно дожидаться, чтобы мы явились и забрали остальное. И уж ни в коем случае не примирится с тем, что некоторые части его тела оказались у нас. Нет, он попытается найти какую-нибудь лазейку, предпримет решительные действия и тем себя обнаружит. Не забудем: в его распоряжении лишь голова. Он упадет нам в руки, как спелый плод с дерева, колеблемого ветром! Мы захватим его всего, полностью, и заберем его Силу. И тогда... Станем ли мы собирать Высший Совет? Который немедленно заберет у нас по праву принадлежащее нам, да еще станет брюзжать, почему мы не выдали его раньше?.. А, Меди?
Меди не улыбнулась. Лишь чопорность ушла из ее осанки, отчего Заклинательница стала как будто еще выше, еще грациозней; ее глаза смотрели куда-то вдаль и, казалось, были полны летящего ветра. Она заговорила не сразу, и, пока она молчала, неведомо откуда возник легонький ветерок, любовно тронувший складки ее одеяния.
- Жила-была когда-то юная ученица, - тихо и задумчиво проговорила она. - Мы подвергли ее испытанию. Ее оставили одну на вершине обледенелой горы, и она стала петь. Сперва она убаюкала обитавший там ледяной вихрь, вихрь с тысячей отточенных жал. Никому не удавалось его успокоить и усыпить, но ей удалось. Не удовольствовавшись этим, ученица запела вновь, на сей раз вызывая с далекого юга ласковый ветер. Долго она пела, - мало у кого хватило бы терпения, да и сил. Но наконец ветер пришел, теплый, еще хранящий ароматы южных цветов. Он растопил снега на вершине горы и понес воды вниз, туда, где отчаявшиеся земледельцы оплакивали свои поля, иссушенные, не способные родить. И тогда я подумала: вот та, которую никогда не подчинит себе Высший Совет, вот та, чьей силой он никогда не будет распоряжаться...
Глаза Рибеке засияли и даже чуть увлажнились.
- Долго я наблюдала за тобой. Меди, - дрогнувшим голосом выговорила она. - Все пыталась понять, станешь ли ты моей союзницей, согласишься ли разделить мой нынешний замысел? Скажи, не было ли и с твоей стороны чего-то подобного?
Меди наконец улыбнулась:
- Я ощущала твое внимание, Рибеке. К тому же я не слепа и видела, как с тобой обращались. Я видела, как ты трудилась, когда тебя послали в Даульскую долину. Ты не давала себе поблажки и возвышала свой голос в песнях и заклинаниях, совершая дела, которые, по мнению остальных, требовали слишком много усилий, а видимого результата не приносили. Ты облагодетельствовала тамошних пахарей великолепнейшей погодой: когда их земли жаждали напиться, шел дождь, нежное дыхание лета разносило пыльцу во время цветения полей. Бури, способные смять вызревающий урожай, не смели даже приблизиться, а тучи, полные града, стремглав уносились прочь. Как процвела и возрадовалась вверенная твоим заботам долина!.. Но вспомним, какой награды ты удостоилась за подобное чудо? Дань, которую выплатили тебе пахари, втрое превосходила ту, что угрозами и гибельными смерчами выбила из них твоя предшественница. И что же? Лично тебе досталось меньше, чем ей. Когда же ты стала ратовать эта то, чтобы в награду за прилежный труд оставить излишки крестьянам, дабы дети их не чахли в колыбелях от голода, а вырастали в крепких пахарей, хозяев земли, - над тобой попросту посмеялись! Совет не оценил твоей прозорливости. Нежное Сердце, Крестьянская Печальница, - как только тебя ни называли! И у тебя отобрали Даульскую долину и передали ее другой...
В глазах Рибеке пробудились искры давнего гнева, потом ее плечи снова обмякли. У нее дрожали руки, и она сплела пальцы, чтобы скрыть дрожь.
- Не знаю даже, как и ответить тебе. Меди. Я-то думала, мои труды, равно как и мои доводы, пропали втуне, - никем не понятые, а большинством и вовсе не замеченные. Но вот пришла ты, и мне кажется, будто внезапно распахнулась дверь, в которую я так долго ломилась...
Меди пересекла комнату, подошла к Рибеке и взяла ее руки в свои прохладные, длиннопалые.
- Итак, - сказала она, - отныне мы с тобой заодно. Мы возьмем себе то, что и так наше по праву замысла и труда. Мы сами будем принимать решения, которые, будучи приняты другими, столь долго нас утесняли. Сила Дреша должна перейти в нас! И только тогда мы дадим знать Высшему Совету о нашем успехе!
При этих словах по лицу Рибеке пробежала легкая тень. Она чуть не отвела глаза, избегая пронизывающего взгляда Меди. Потом словно бы вновь обретенная решимость выпрямила ее спину. Она вскинула подбородок и согласно кивнула, и скрытое волнение затлело в глубине ее глаз.
6
Как появился эфирный зверь, Ки не видела. Однако присутствие его ощутила даже сквозь дрему: ей показалось, что по поверхности привычного ей мира побежали словно бы какие-то волны. То есть на телесном плане не было ни звука, ни запаха, ни дуновения ветерка. Просто на какой-то миг неуловимо изменилось ощущение от прикосновения воздуха и земли к ее плоти. Забеспокоились и тяжеловозы. Сигурд принялся рыть землю копытом, причем с каким-то упрямым остервенением. Сигмунд высоко поднял тяжелую голову, топорща уши и раздувая чуткие ноздри...
- Давай, Ки. Вставай. Задержимся - сами себе жизнь усложним. Ну же, Ки!
Тихий голос колдуна звучал ободряюще. В его тоне ей послышалось нечто знакомое, она призадумалась, потом поняла. Должно быть, примерно так она увещевала свою упряжку перед тем, как пустить коней через какой-нибудь особенно опасный и трудный брод на реке. М-да. Тем не менее Ки поднялась, подхватила голову чародея вместе с ее подставкой из черного камня и прижала к своей груди, словно талисман, защищающий от неведомого...
- Ки! - поторопил ее Дреш. - Зверь ждет, но терпение его иссякает. Мы должны войти в него...
- Да где он хоть?.. - ничего не понимая, отозвалась она. В голове у нее плавал туман, так и не рассеявшийся с того самого времени, когда Дреш использовал ее в качестве маяка. Дреш хмыкнул, и этот смешок словно окатил Ки холодной водой, заставляя окончательно пробудиться и вступить в мир, внезапно наполнившийся чудесами. Она сама почувствовала, как прояснился ее разум, как воспрянул непокорный боевой дух.