— А что в этом случае делают?
Он не отвечает, а она даже не пытается размышлять на эту тему, потому что нет ответа на вопрос, который и так очевиден.
4 сентября 2008 года.
Она старается не замечать его внешней отстраненности, убеждая себя, что ей это только показалось. Но то, какими глазами он смотрит вокруг, словно пытаясь найти выход из клетки и сбежать, не могут подарить ей спокойствие и умиротворение.
— Останови, — говорит он таксисту и молниеносно выбегает из машины.
— Что случилось, ты что плохо себя чувствуешь?
— Все хорошо.
Она всегда входит в его положение, она всегда пытается поставить себя на его место, она всегда пытается сначала его понять, а уже потом ругаться. — Может не надо никуда раз у тебя такое настроение, — она кусает себя за кончик языка, зная, что подливает масла в огонь своими разговорами.
— Иди в машину, холодно.
— Ну так ты мне объясни все по-хорошему, почему я постоянно должна из тебя клещами все вытаскивать?
— Ничего не происходит, все нормально. Холодно, — он снова повторяется, а ветер гуляет под его рубашкой с коротким рукавом.
— При чем тут холодно, я не понимаю?
— Зачем тогда спрашивать, если не понимаешь? Поезжай одна, Ками.
— Ты прости, может, я действительно чего-то не понимаю, ну так объясни мне?
Почему в свой день рождения я должна торчать одна? Зачем ты мне тогда позвонил, зачем мы вообще сюда поехали? Она понимает, что он броня и полностью замкнулся в себе. Лучше оставить его одного, она всегда знает, как лучше с ним поступить.
— Ладно, до завтра, — как бы соглашаясь с еще одной проигранной партией, она идет к машине и останавливается у задней двери, положа руку на крышу автомобиля.
— До завтра еще дожить надо.
— Ой, ладно, — отрешенно машет рукой в его сторону, — я не желаю больше слушать этот концерт! Езжай домой, к жене.
— Ты точно этого хочешь?
— А ты думаешь нет?
Этот вызов в ее глазах его отталкивает. Его сердце заполняется сомнением. Она всегда говорит и делает так, чтобы он сомневался в искренности ее чувств.
— Ками, а это вообще ты?
— Я…
— Это ты? Та, самая Бордонаба, которую я в 18 лет целовал?
— Бенха, ну конечно, я. Поехали уже, а? Такси ждет…
— Нет, давай говорить.
— Бенха… — она обнимает его за плечи. Вдыхает его аромат. Аромат, который кружит голову и проносится селевым потоком внизу живота.
— Като… любимая моя, родная. Ты та самая «Ураган — Камила» которую, я вот уже столько лет люблю?
— Бенха, — она ухмыляется, над своим прозвищем в далекого юношества, — ну давай разговаривать, только не уходи… В ее сердце больше нет злости, потому что только он умеет сказать что угодно, ляпнуть невпопад, и она оттаивает.
— Прости, — он снимает с себя ее руки, взявшие его в плотные оковы, — не получится. Поздно. Спиной он пятится назад. — Я пошел. Спасибо тебе большое.
Она не станет его держать, хотя очень хочется. Но гордость ей никогда не позволит. Тем более, сегодня ее день рождения, и это у ее ног должен лежать весь мир, а не наоборот.
— И тебе, спасибо за все, — она произносит эту фразу как- бы с легкой усмешкой.
— Ну тогда все, — он только разводит руками.
— Все… — отвечает она с легкой ухмылкой, потому что знает, что завтра он снова будет рядом.
— С днем рождения тебя, Камила!
— Ага. Пока…
— Нет, прощай, — она видит его глаза, но не верит его словам и поэтому улыбается.
Вот глупая…
Солнце за окном медленно опускается за горизонт. Она застилает темные простыни, бережно разглаживая все складки и неровности руками. Это будет последним ее воспоминанием перед сном.
Конец сентября 2008 года. Буэнос-Айрес
Звонок в дверь, но никто не спешит открывать.
— Здравствуйте, Мартина, — говорит она после того как двери распахиваются прямо перед ее носом.
— Простите, что я вас беспокою, но мне очень срочно нужно поговорить с вашим мужем. Она мнется на пороге, но потом вспоминает, что обещала себе твердо стоять до конца. Сегодня она все решит. Решит за него, если он не может.
— Это невозможно, — отвечает она, и не говоря больше ни слова, молча проходит в комнату.
— А когда он вернется, вы не знаете… — Ее вопрос обрывается на полуслове, когда она входит в спальню. Вся гостиная завалена красными и ярко-алыми цветами. На столе горит зажженная свеча и лежит его фотография в деревянной рамке.
— Это… это… — даже слов не подобрать, — что такое означает?
— Это значит поминки, Камила.
— Почему ты мне не сказала? Она еще не знает, но уже чувствует, что его больше никогда не будет рядом. Ей бы самое время закричать, но она молча позволяет своей горечи, словно цунами, расползтись по венам.
— Я тебе не сказала, потому что ты мне здесь на хуй не нужна, поняла?
Я тебя ненавижу, поняла?
У меня горе, поняла?
Она укладывается на холодный пол, укрываясь его любимой рубашкой.
Сегодня впервые она сама пришла в ее комнату. Ей вдруг стало холодно ночью. Невозможно в одиночку справиться с собственной утратой. А она, какая бы ни была, она поймет как никто другой. Потому что знает цену любви. Потому что умеет любить.
— Мартина, — она легким касанием кладет руку на ее плечо, — ты мертвая?
— Можно и так сказать, — отвечает она, распахивая глаза, лежа в своей кровати.
— Есть там что-то интересное после смерти или нет?
— Ками, да что с тобой? Это я Мартина, соседка твоя.
— И чего ты хочешь?
— Хочу тебя успокоить.
— Я спокойна.
— По-моему, ты с ума сошла.
— Какая разница, Марту, ты же мертвая. Давай, спать ложиться.
— Как ты меня назвала?
— Марту… Ты ведь как сестра мне, — она укладывается рядом и бережно приглаживает ее волосы ладонью. — Ты мне родная. У меня кроме тебя никакого нет.
— А можно я тебе тоже в любви признаюсь?
— Можно, конечно.
— Все… призналась.
— Спасибо.
— И тебе спасибо.
Она обнимает ее крепко накрепко, боясь, что тоже может ее потерять и спустя минуту тишины, ее голос разрывает молчание белых бетонных стен.
— А он правда к тебе приходит?
— Угу. А хочешь, я его попрошу, чтобы он и к тебе заходил?
— Ты ради меня это делаешь?
— А ты что же мне не веришь? Она оборачивается, спрашивая через плечо.
— Верю… я тебе, Марти, больше чем себе верю.
Женщины, связанные общим прошлым, одним мужчиной потупляют свои бесцветные взгляды на плакат, в котором был и есть весь смысл их жизни.
— А я посуду помыла, знаю как ты не любишь это дело. Все время все разбиваешь…