Я подскочил к ней и схватил ее руками за горло.
— Отдай мне эту дьявольскую фигурку, которую ты сделала с Энн! Где она? Отдай мне ее!
По крайней мере, мне удалось стереть эту ухмылку с ее лица. Она попыталась говорить, но не смогла. Я ослабил захват ровно настолько, чтобы она могла ответить мне, если бы захотела.
— Дорогой мистер Мюррей, какой вы импульсивный!
Несмотря на то что мои руки сжимали ее горло, она, как обычно, говорила насмешливо.
— Разве вы не понимаете, что не можете заставить меня отдать вам эту фигурку? Вы можете сделать мне больно, можете убить меня, и тогда ваша жена до конца жизни останется безнадежно парализованной и без сознания. Может быть, вы хотите, чтобы она была такой? Живой смертью?
Об этом я как-то не подумал. Когда отпустил свои руки с ее горла, ее лицо вновь расплылось в ухмылке. Ее злорадный смех был пронзительным и резал воздух, как нож.
Насмеявшись вдоволь, она спросила меня, стоявшего растерянно и глупо:
— Сейчас-то вы напишете опровержение?
Видимо, скорее злость, а не смелость дала мне силу отказать ей:
— Никогда!
Марию это не смутило.
— Несчастная малышка Энн! — сочувственно произнесла она, будто обращаясь к этой спрятанной фигурке. — Страдает и только потому, что ее муж такой упрямый.
Когда я отвернулся, мое лицо искривилось. Но Мария еще не закончила. Она продолжила:
— Да, и еще. У вас ведь есть девочка? Какая жалость! Когда Энн умрет, я боюсь, что с ней начнет происходить что-то ужасное. Ее, кажется, зовут Сюзи?
Меня била дрожь, и я не мог ответить на эту новую угрозу.
— На вашем месте сходила бы к Энн, — безжалостно продолжил нежный голосок Марии, — и рассказала бы ей об этой новой… возможности. Вы увидите, что она будет в сознании и сможет с вами поговорить.
Услышав это, я обернулся. В моих глазах светилась надежда.
— Откуда вы это знаете?
— На время вытащу одну булавку. Но не надолго. Если бы была на вашем месте, то не теряла бы времени.
Мои плечи опустились. Вновь побежденный, я с позором покинул дом Марии Лойос.
* * *Энн пришла в себя.
Когда я вернулся в больницу, у нее было ясное сознание, но физическое состояние оставалось неизменным. Я не намеревался тревожить ее новой угрозой Марии, но не учел того тесного взаимопонимания, которое всегда существовало между мною и Энн. Она сразу почувствовала что-то неладное и так разволновалась, желая знать, в чем дело, что у меня не было возможности выбирать из двух зол, кроме как рассказать ей.
— Конечно, сразу же напишу статью, — сказал я печально, — как этого требует Мария. Я не могу рисковать твоей жизнью и жизнью Сюзи только для того, чтобы спасти собственную персону.
Конечно, угроза, нависшая над нашей дочерью, сильно напугала Энн. Но она была мужественной женщиной.
— Это не просто самолюбие, — сказала она. — Разве ты не видишь, что сейчас это сильнее любого из нас? Сделать так, как говорит Мария, это равносильно отрицанию Бога. Ты не можешь этого написать. Ты должен найти какой-то другой способ победить эту женщину.
— Значит, наконец и ты тоже считаешь, что это — ее рук дело?
— Я… я просто не знаю, чему верить! Возможно, есть что-то в том, что она… Нет, хватит! Больше об этом ни слова! Слушай, ты как-то рассказывал мне о своем знакомом Карле, Карле Вильгельме — так, кажется, его зовут? — который интересовался оккультизмом. Мы ничего не знаем о возможностях, что стоят за всем этим, но должно же быть какое-то рациональное объяснение. Возможно, он… — Она вдруг схватилась за голову. — Ой, голова! Опять боли!
Я опустил ее на подушки и быстро позвал медсестру. До того как я ушел, Энн оставалась без сознания. Покидая больницу, взглянул на свои часы. Два часа. Мной овладела мрачная решимость. Я выделил себе не больше трех часов на то, чтобы найти какой-то способ победить Марию Лойос. И если к пяти часам мне этого не удастся, я сдамся и сделаю то, что она хотела.
Вы наверняка слышали о Карле Вильгельме. Он, по-видимому, прожил в Африке больше, чем любой другой из живущих ныне белых людей. Несколько лет назад он написал книгу об африканских колдунах-докторах и их методах лечения, которую критики оценили очень высоко. К сожалению, не читал ее, но в те дни, когда я был репортером, раз или два брал у Вильгельма интервью. Это был коренастый человек, чуть ниже среднего роста, с неподвижным, невыразительным лицом, которое каким-то образом располагало к доверию.
Я рассказал ему всю историю, подав ее как некий гипотетический случай и не упоминая имен. Я боялся, что если бы он узнал, насколько эта история повлияла на меня и на Энн, то у него, возможно, возникли бы сомнения в моей психике. Поэтому мне показалось безопаснее, если все останется анонимным..
Он внимательно выслушал меня.
— Интересно, — сказал он. — Очень интересно, хотя ничего необычного или нового в этой истории нет.
— Так вы считаете, что все это делает одна женщина? Что она ведьма? — спросил я. — Я не верю в это!
Когда я сомневался в чем-то, то всегда возвращался к своему скептицизму.
Вильгельм улыбнулся.
— Мой дорогой Мюррей, если бы я показал ружье невежественному дикарю, который ничего не знает об огнестрельном оружии, порохе или пулях, и сказал бы, что оно может его убить, то, вероятно, он тоже бы этому не поверил. Но мы-то с вами знаем, что из него можно убить человека, хотя для того дикаря, если бы он увидел последствия выстрела, это выглядело бы фокусом. Может быть, он даже назвал бы его колдовством.
— А что такое колдовство для нас?..
— Это не более, чем способность внушения. Вы представляете, как это делается? Вы вспомните: ведь ведьма заранее сообщала своей жертве — непосредственно или через мужа, который невольно оказывался игрушкой в ее руках, поскольку он повторял эти угрозы своей жене — то, что она собирается сделать и как она собирается вызвать болезнь. Это было все, что жертва должна была услышать. Остальное доделывало собственное воображение жертвы.
— Но ведь эта жертва не верит в ведьм и в колдовство! — возразил я. — Наверняка необходима вера в угрозы ведьмы. Как ведьма может наслать на жертву порчу, если та вообще в это не верит?
— Мой дорогой Мюррей, эта жертва «не верит» своим сознанием, как и большинство людей. Но остается еще подсознание. Вспомни, когда мы были детьми, то верили в страшные сказки. Независимо от того, насколько рационально мы можем думать, как взрослые, что-то из того страха осталось глубоко в нашем подсознании.
— И ведьмы знают это и пользуются этим умышленно под видом черной магии?
Но, к моему удивлению, Вильгельм покачал головой.
— Сомневаюсь в этом. Моя теория состоит в том, что женщины, которые считают себя ведьмами, вполне искренни. Они искренне полагают, что обладают темными силами. Да, они пользуются внушением, но не считают, что именно оно создает нужный им эффект. Они думают, что все это происходит только благодаря тому, что они ведьмы.
— Но почему кто-то начинает считать себя таковой?
Вильгельм пожал плечами.
— Мы ничего не знаем о прошлом этих женщин. Возможно, там было что-то, какое-то семя…
— Например, если бы она родилась седьмой дочерью у седьмой дочери?..
— Вы правы, — кивнул Вильгельм. — Этого знания могло бы оказаться достаточным. И, имея такую основу, легковерная женщина могла бы стать ведьмой. Опять же внушение. Но в рассказанном вами случае самовнушение.