Конечно, это были всего лишь слухи. Не исключено, что Танд сейчас помирает от голода, приткнувшись к городской стене, или надрывается в трюмной черпальной команде, или давно погиб в уличной драке.
Но если бы она убежала… Ладно, прошлое не вернуть. Табеа посмотрела на остатки эля, оказавшегося таким безвкусным. Ей не удалось попасть к кому-нибудь в ученицы.
Но по правде говоря, она даже не пыталась. Теперь, по прошествии стольких лет, это казалось вопиющей глупостью.
Табеа даже не использовала те редкие возможности, которые предоставила ей судьба. Отказала Вулрану Серые Глаза, когда тот два года назад сделал ей предложение. И вот теперь Вулран счастливо живет с этой вечно хихикающей дурой Ларой с Северной Стороны.
В шестнадцать лет она не стала поступать в городскую охрану. Правда, ее вряд ли приняли бы. Во-первых, женщин там служило мало, и, во-вторых, Табеа не вышла ростом.
Она не стала обворовывать свою семью, и отчим-алкоголик все пропил.
Четыре года назад была упущена возможность поживиться в доме Серема Мудрого. Вместо того чтобы увести какую-нибудь ценность, она много ночей подряд следила за чародеем, пока тот ее не заметил.
Тогда Табеа похитила лишь тайну атамэзации, но даже ею не воспользовалась как следует! В ее руках оказался секрет, который Гильдия Чародеев хранила столетиями, однако вместо атамэ она получила глупый Черный Кинжал со свойствами обыкновенного ножа.
Табеа вытянула из ножен кинжал и еще раз его осмотрела. Кинжал был черен от рукоятки до острия. Правда, надо признать, что за все эти годы лезвие нисколечко не затупилось. Во всех же других отношениях в руках девушки был самый обыкновенный нож.
Незадачливая чародейка с самого начала знала, что совершила ошибку в ритуале атамэзации — еще одну в их бесконечной череде. Табеа представления не имела, в чем она состояла, но что-то было сделано не так. Магические силы, присутствие которых она почувствовала, испарились в конце ритуала, и все ее танцы и песнопения стали набором бессмысленных телодвижений.
Серем сказал, что чародей может совершить заклинание атамэзации только единожды. Скорее всего это относится и к тем случаям, когда заклинание выполнялось неверно.
Табеа засунула кинжал в ножны, одним глотком прикончила остатки эля, поставив кружку на стол, окинула взглядом таверну.
Да, заведение действительно выглядело весьма отталкивающе. Девушка забрела сюда, прельстившись удивительной дешевизной, в последнее время ей здорово не везло. Табеа надеялась очистить чей-нибудь кошелек или подцепить мужчину, который был бы не прочь провести с ней время до утра. Но эти надежды так и остались надеждами. Мужчины здесь были пьяны или отвратительны, а зачастую сочетали в себе оба эти качества. И ни один из них не владел толстым кошельком. Да и кому из состоятельных граждан взбредет в голову шальная мысль заглянуть в «Пьяный Дракон»? А та мелочь, которой обладали клиенты, тщательно оберегалась и постоянно пересчитывалась.
Да, видимо, никакой пользы из посещения забегаловки Табеа извлечь не удастся. А это, в свою очередь, означало, что придется смириться и провести ночь на Поле у Пристенной Улицы.
У девушки не было другого выбора. Те деньги, которые ей удалось скопить в лучшие времена, подошли к концу. Табеа не могла вернуться к матери — ее оттуда выставили со скандалом. Кредит во всех постоялых дворах и ночлежках Этшара она давным-давно исчерпала. Сон на улицах или во дворах превращал ее в законную добычу работорговцев. Она только сегодня видела, что произошло с Саншей, и всякие иллюзии о том, что и в рабстве может быть сносное существование, полностью испарились.
Оставалось только Поле. Вздохнув, она выглянула из узкого окна. «Пьяный Дракон» стоял на Пристенной Улице, и большинство его посетителей, похоже, являлись здешними обитателями. Табеа догадывалась, что живущие на Поле нищие или воры, насобирав несколько монет на жратву и выпивку, сразу же являлись в «Дракон», так как здесь все было дешево и забегаловка стояла рядом. Им было наплевать, что выпивка разбавлялась водой, еда оказывалась тухлятиной, что стены и пол покрывала грязь, а в помещении ужасно воняло. Они ко всему привыкли.
Кроме Табеа, в окно никто не смотрел, и весь открывающийся вид принадлежал только ей.
Ширина Пристенной Улицы не превышала тридцати футов; сыпавший весь день мелкий дождик размыл землю, и теперь ее покрывал тонкий слой грязи, на которой отпечатались следы множества ног.
Ближняя сторона улицы была застроена домами, а на противоположной начинался лабиринт разнообразных сооружений, призванных защищать человека от непогоды. Там и сям виднелись шалаши, навесы или палатки. Все эти, с позволения сказать, строения покрывал чудовищный слой черной грязи. Костры, на которых готовилась пища, и отблески факелов, висевших на улице, давали кое-какое освещение, но большинство деталей, здешнего быта терялось во мраке ночи.
Городская стена, отступавшая от улицы на сто пятьдесят футов, завершала эту довольно мрачную картину. Табеа знала, что при сухой погоде и ярком солнце стена кажется серой и отбрасывает приятную прохладную тень. Но сейчас сооружение вздымалось черной, лишенной всяких деталей массой и производило гнетущее впечатление. Оно оказалось значительно темнее затянутого низкими облаками неба, которое все же чуть подсвечивалось сиянием городских огней.
Перспектива провести ночь под стеной удручала, но Табеа понимала, что спать где-то надо. В ее распоряжении имелось лишь потертое одеяло — владельцы палаток и тентов по сравнению с ней выглядели счастливчиками.
Но ничего другого ей не оставалось. Девушка выудила из кармана последний медяк и положила на стол. Молоденькая служанка, находившаяся в двух шагах от Табеа, заметила ее движение и быстро подошла, чтобы забрать монетку. Табеа поднялась и, кивнув, направилась к дверям.
В следующий момент что-то привлекло ее внимание. Может, это был жест официантки? Табеа оглянулась.
На нее неотрывно смотрел верзила в неопрятной коричневой куртке и некогда красном килте. Поощрять подобное внимание не следовало. Бывший солдат тяжело встал из-за стола. Он был пьян.
Табеа быстро отвернулась и выскочила из таверны. Всякое промедление с ее стороны могли расценить как поощрение. Мелкий дождь превратился в изморось, по существу туман, а она шестиночьё назад имела глупость продать свой плащ. Теперь у нее не оказалось ни капюшона, чтобы накинуть на голову, ни воротника, чтобы закутать шею.
Размытая грязь на земле была довольно скользкой, и Табеа пришлось упереться в стену таверны, чтобы не упасть. Над ее головой со скрипом раскачивалась вывеска. Подняв глаза, девушка увидела изображение неуклюже танцующего на задних лапах зеленого дракона. Его длинный остроконечный язык свисал набок. В передних когтистых лапах чудовище сжимало когда-то позолоченный, а теперь совершенно черный кубок. Пламя шипевшего в тумане факела плясало под порывами ветра.
«Хорошо еще, что не холодно», — подумала Табеа и, осторожно переставляя ноги, начала переходить через улицу.
— Эй! — послышалось сзади, когда она приблизилась к границе Поля.
Табеа, не сообразив, к кому адресован возглас, обернулась.
— Эй, молодая леди! — продолжал голос, еле выговаривая слова — Вы идете на Поле?
— Вы обращаетесь ко мне? — спросила Табеа, еще не зная, с кем вступила в беседу.
— А к кому же еще?
Теперь девушка узнала говорящего. Им оказался пьяный ветеран в красном килте. Он стоял у входа в узкий проулок рядом с таверной.
— Не суйся в чужие дела, — бросила Табеа.
— Да ты что… не будь… не надо… — проглатывая согласные, пробормотал незнакомец, но у Табеа был огромный опыт общения с пьяницами, и она поняла его речь. — Такая красотка, как ты, может найти для ночевки местечко лучше, чем Поле.