– И что теперь? Делянку бросать?
– Зачем же?.. Завтра вернемся – все будет тихо. А на сегодняшний день шабашим.
Кто так кричит, не знал даже сам Марцун, но он умел подражать любым голосам и использовал это умение всякий раз, как нужно.
В ответ на призыв с ветки слетела крикливая сойка, доверчиво опустилась на подставленную руку. Марцун наклонился к сойке и зашептал тише даже, чем разговаривал ночью с явившимся голосом. Сойка слушала, склонив голову набок, словно разглядывала что-то соблазнительно вкусное, но вызывающее сильные опасения.
– Все поняла? Умница. На вот тебе…
Марцун протянул на ладони пару темных зернышек. Сойка быстро склевала угощение, слегка ущипнув дарующую ладонь, склонила головку на другой бок, испытующе поглядывая в лицо Марцуну.
– Больше не дам, – отрезал Марцун. – Опьянеешь.
Сойка застрекотала – не понять, довольно или нет – и, мигая лазоревыми зеркальцами на крыльях, исчезла среди елок.
– Вот и все, – сказал Марцун, верный привычке одиноких людей разговаривать сам с собой. – Теперь остается только ждать. Схожу-ка я покуда на ручьевину, покопаю корней аира. А то совсем без хлеба – скучно.
Вторую неделю небольшой отряд пробирался чащобами бескрайнего леса. Светлые сосновые и мрачные еловые боры остались позади, местность полого спускалась к заросшим озерам, где среди жирных трав кормились гигантские бобры, давно вымершие в иных местах, и ворочались в жидкой грязи вовсе несусветные допотопные чудища. Деревья здесь не вырастали, а, кажется, только засыхали, немощные, облепленные паутиной. Птицы в этой местности не пели, лишь иногда над верхушками низкорослых деревьев с меланхоличным «кра-кра» пролетал ворон. И еще какая-то безумная сойка преследовала отряд, изводя всех громким стрекотом.
– Предупреждает, что люди идут, – объяснял леснак. – Сойка – птица вредная, привяжется – всю охоту испортит.
– Пристрелил бы ты ее, – посоветовал кто-то из дружинников.
– Ты ее есть будешь?
– Вот еще, гадость такую. В рот не возьму.
– Значит, и стрелять нечего.
Воин отошел, бормоча что-то про дикарские нравы.
Потом леснак объявил, что где-то поблизости имеется человеческое жилье. Пахло дымом, причем не пожаром и не костром, а смирным огнем очага.
Сразу выяснилось, кто действительно командир в отряде. Отец Агор разделил отряд на две части. Девятерым дружинникам было велено сидеть затихарившись, огня не жечь, между собой не говорить, чтобы все было так смирно, чтоб даже сойка не заподозрила дурного. Сам Агор вместе с леснаком, рыбоедом и тем дружинником, что поздоровей, отправился проведать жителя, засевшего в этакой дали. Полулюдям, как их презрительно звали в столице, были даны особые указания, а дружинник, как обычно, оставался на подхвате.
Леснак быстро обнаружил забившуюся в самую крепь избушку, крытую пластами бересты. Это была не землянка, а вполне приличный домок, в одиночку такой не выстроишь. Кто помогал строить келейку, откуда пришли помощники, куда потом делись – рассказывают по далеким деревням, и рассказы эти сильно разнятся. Одни врут, что трудились в пустыне мужики из окраинных деревень, которым плачено золотом и божьим благословением, другие брешут, будто обитатель кельи привел мастеров, что ладили княжий терем, и больше этих людей живыми не видели. Поди разбери, где истина, где молва, если никто не знает, где в чащобе стоит келья и какова она собой.
Теперь избушка-невеличка въявь объявилась перед путешественниками.
Отец Агор дал знак спутникам отойти подальше и ударом ноги сбил дверь. Монаху показалось, что навстречу вышло его зеркальное отражение: такой же изможденный худой человек в длиннополой серой рясе и тяжелых калигах на кожаных ремнях.
Никаких переговоров, никакого словесного объяснения не было, вместо этого сразу вспыхнул огонь. Противники стояли, выставив ладони, словно катили друг на друга огненный шар. Спокойные позы, отрешенные лица – ничто не указывало на бушующее напряжение.
Потом раздался неторопливый голос:
– Ты ослаб, Агор. Праздная жизнь в княжьем тереме не пошла тебе на пользу. Через минуту ты не выдержишь, и я сомну тебя.
– Ты поглупел, Мантир, – ответил монах. – Одинокая жизнь в чащобе не пошла тебе на пользу. Чтобы смять тебя, мне не потребуется и минуты.
Сбоку от бойцов протиснулись леснак и рыбоед. Взмах двух рук: когтистой и с перепонками между пальцев, и шея отшельника оказалась сдавлена тонкой, но прочной серебряной цепью. Тот, кого звали Мантиром, захрипел, упустив огонь, ухватился за цепь, пытаясь сдернуть ее, но пересилить леснака и рыбоеда не получалось.