Марцун благодарно погладил бревно и поднял голову.
– Вот и не надо ничего ломать. Трусоватый отец Агор заранее позаботился о возможном бегстве, построив потайной ход. Через него мы и пойдем. Видишь, в сторонке каменная плита вкопана? Можешь ее своротить?
– С удовольствием.
Ловкие человеческие пальцы сжались в кулак, из которого полезли когти, каким позавидовал бы любой медведь. Теперь рука вполне напоминала лапу. Когти вспороли дерн у края плиты, зацепили камень, плита приподнялась и тяжело рухнула в сторону. Открылся темный провал входа.
Марцун первым нырнул в яму, вухур последовал за ним. Через несколько шагов идущие уперлись в деревянную стенку. Марцун осторожно нажал, панель повернулась, открыв проход на лестницу. Теперь можно было идти, не останавливаясь.
Узкая лестница, по которой монахи поднимались в убогую роскошь настоятельской кельи, вывела в зал, где к стене был прикован отшельник Мантир.
– Глянь на этого человека. Узнаешь?
– Конечно. Это отшельник, который жил в одном переходе от поселка. Он не мешал, и мы его не трогали.
– А потом он выдал отцу Агору, где находится ваш поселок.
Когти вновь полезли из кулаков вухура.
– Я оторву ему голову.
– Не стоит. Он и так наказан.
Марцун подошел, проверил натяг цепи. Мантир, бессильный что-либо сделать, молча ждал.
– Я не могу снять с тебя эту цепь, – произнес Марцун. – Не мною поставлено, не мне и снимать. Но я могу немного ее ослабить. Тогда к тебе вернется колдовская сила. Могучий маг, сидящий на цепи, – в этом есть некая высшая справедливость. Я надеюсь, ты не станешь тратить магию на то, чтобы сжечь меня. Побереги ее для нашего общего знакомца отца Агора.
– Именно это я и собираюсь сделать, – просипел отшельник. – А ты, насколько я понимаю, тот искусник, что посылал птицу следить за монахом. Он спалил ее, чтобы ты не слышал последних слов.
– Да, сойка погибла, и я не сумел ее оживить. А что касается последних слов, не так трудно догадаться, что там было сказано.
– И тем не менее ты явился сюда. В таком случае тебя ждут вон за той дверью. Для жертвоприношения уже все готово. Но сначала ослабь цепь.
Тугая цепь не желала поддаваться, и дело было не только в серебре, неподвластном Марцуну, но и в наложенном на него заклятии. Однако Марцун сумел обойти запрет и цепь ослабить.
– Вот теперь нам туда, – произнес Марцун, направившись к лесенке, ведущей на смотровую башню.
– Тоже хорошее дело, – согласился отшельник, растирая затекшую шею. – Но советую поторопиться. Тебя ждут у главного входа, никто не предполагал, что ты пройдешь здесь, но скоро пойдут за девушкой и тебя найдут. А мне бы не хотелось, чтобы тебя вязали у меня на глазах, тем более что у тебя такой могучий телохранитель, который не сдастся без боя. Кстати, девицу зовут Зорика; очень милое имя. Думаю, тебе будет приятно погибнуть вместе с ней.
По скрипучей лесенке Марцун с вухуром поднялись наверх в маленькую горенку на вершине смотровой башни. Там у распахнутого окна стояла девушка и смотрела на столицу, дома которой начинали просвечивать сквозь туман.
– Здравствуй, красавица, – сказал Марцун. – Зорика – это ты?
– Да, это я. А вы пришли за мной? Уже пора?
Вид вухура, стоящего в дверях, ничуть ее не напугал.
– Да, мы за тобой. Тебе надо бежать отсюда как можно скорей.
– Как бежать? Куда? Я не пойду.
– Ты понимаешь, что здесь тебя собираются убить, причем жутким способом? Тебя принесут в жертву напасти, вспорют грудь и вырвут сердце.
– Понимаю. Но принесут не в жертву напасти, а в жертву против нее. Что делать, если напасть идет на город? Без моей жертвы умрут все, а так умру я одна.
– Тебе не просто собираются вырвать сердце. Князь должен сожрать его, пока оно бьется. Ты так хочешь?
– Значит, так, – Зорика показала за окно. – Видишь, там просыпается город, посады, ремесленные концы, в одном из которых я родилась. Там живут люди, сотни, а может, тысячи людей. Никто из них не знает про напасть, все хотят просто жить.
– Они знают, – возразил Марцун.
Он видел то, чего не могла различить Зорика. Город бурлил не по-хорошему. С первым светом жители были подняты тревожным шумом. Громкий стук в двери, окна, наличники. Заспанные обыватели высовывались наружу, и всякий видел птиц. Черный ворон, птица вещая, редкий гость в жилых местах, разевал страшный клюв и кричал: «Кра! Напасть, беда!» Сойки и буробокие ронжи стрекотали человеческими голосами: «Бежать! Караул, напасть!»