Один из дружинников с сомнением разглядывал семена в полотняном мешочке. Попробовал одно семечко на зуб, сплюнул:
– Что за крупа говняная? Можно ли жрать такое?
– Положь на место, – вмешался леснак. – Это не едят.
– Зачем тогда?
– Привада, – сказал Марцун. – Птиц приманивать.
– Тьфу, пропасть! Я же о таком слыхал. На этой приваде вино настаивают… от него люди дуреют, как не знаю что, а после и вовсе помереть могут.
Дружинник швырнул мешочек в очаг.
Леснак, мгновенно утратив медлительное безразличие, метнулся и перехватил мешочек в воздухе.
– Тебе было сказано: «Положь на место», – а ты что сделал? Напустил бы ядовитого дыма – все бы сдохли. Если тебе жить надоело, ты скажи, я тебя по дружбе за просто так зарежу.
Солдат осклабился в ответ на шутку, хотя на самом деле никакая это была не шутка. Леснаки такими вещами не шутят.
Марцун снял с полки корзину с сушеными хлебцами, протянул незадачливому кашевару.
– Это кидай в котел. Разварится – получится каша.
Отец Агор наклонился, осторожно понюхал мешочек с привадой.
– Любопытные у тебя снадобья хранятся.
– Я приваду не курю и на сторону не продаю. Для дела нужна. У меня еще и рыбья привада есть.
– И куда ты травленую рыбу деваешь? – спросил Дзз-э.
– В садок пускаю. А как оклемается, то ее и в ушицу можно.
– Логично, – произнес непонятное слово монах. – А чем ты вообще здесь питаешься?
– Грибы, ягоды. По времени бортничаю, рыбка опять же…
– Что значит «бортничаю»?
– Мед собирает, – ответил за Марцуна леснак и тут же спросил: – Колоды сам ставишь?
– Сам. Я мед люблю. На охоту редко хожу, бью боровую птицу. Крупного зверя не трогаю, куда он мне?
– Птицу травленую тоже в садок сажаешь?
– Я на приваду только певчую птицу приманиваю. Вдоль по тракту в каждом постоялом дворе клетки с моими соловьями висят.
– Хороший соловей дорого стоит. Деньгами как распоряжаешься?
– На себя трачу. Хлеб покупаю вон, лепешки сушеные. Сам-то я хлеб не сею, не родится в лесу. Иной раз кое-что из тканой одежды. Жены у меня нет, прясть да ткать некому. Вот и приходится покупать. Так что зря ваши люди укладку с деньгами искали: ни серебра, ни золота у меня не водится.
– Логично, очень логично. А ты, часом, не отшельник?
– Проверяйте… – Марцун пожал плечами. – Вам лучше знать, какие отшельники из себя. По деревням о них всяко болтают. Одни считают отшельников святыми, другие – дьяволами, а я ни одного отшельника не видел, какие они – не знаю, а придумывать не хочу. У меня и правда, как вы говорите, слишком логичная, чтобы еще выдумкой приправлять. Дьяволов я тоже, сколько живу, не видал. Нечего им в лесу делать. Да и святых в чащобе не густо, разве что вы забрели.
– Кто же тогда в лесу есть?
– Звери.
– Какие? Из тех, что достойны упоминания.
Леснак, хотя и любил соваться в чужой разговор, на этот раз молчал. Видно, его уже выспрашивали о лесном народе, и он теперь ждал ответа от Марцуна.
– Зубр водится, – начал Марцун, – сохатый опять же. Медведь встречается. Волков много. Рысь живет, росомаха порой забредает. Кабанов полно. У заглохших озер кастерсы есть. Этих я видал, хотя зверь сторожкий, так просто не встретишь.
– Бобры, что ли?
– Нет. Бобров и здесь много, а эти – кастерсы. На бобров похожи, но здоровущие, против бобра вчетверо. Охотники, которые в те края забредают, кастерса болотным медведем кличут, хотя кроме величины у кастерса с медведем ничего общего. Он бобру сродни.
– Это не вухур случаем?
Вот и назвал монах вухура. Значит, наслышан.
– Кто ж его знает? – Марцун пожал плечами. – О вухурах болтают еще больше, чем об отшельниках, а правды еще меньше. Сам я вухура не встречал, а врать, опять же, не буду.
– Но следы видел?.. Какие-нибудь особенные.
– Следы все особенные, но я любой след разберу. Хуторские говорят, будто след у вухура ничем не отличается от медвежьего. Как он может ничем не отличаться, если медведь на четырех ногах ходит, а вухур, подобно человеку, – на двух? Кто вам такое говорит, пусть сам вухура и ищет.
– Странное дело: весь век в чащобе, а вухура не видал и об отшельниках только сказки слышал…
– Вы бы еще про дикую маму спросили. Зверей я знаю любых, а за сказками в деревню идите, их там много порасскажут.
– Кто такая дикая мама? – спросил Агор, не обращая внимания на усмешку леснака.
– Еще одно чудо небывалое. Ежели малыш, который титьку сосать не бросил, в чаще заплутает, его искать начинают всей деревней. День на третий-четвертый находят. Через такой срок от дитяти и косточек не должно остаться, а малыш живехонек. Спрашивают: кто тебя кормил? А он отвечает: «Мама». Других-то слов еще не знает. Это дикая мама и есть.