– К несчастью, можно, – Дзз-э вздохнул. – К тому же мы не собираемся убивать вухура. Нам приказано во что бы то ни стало поймать его живым.
– Кем приказано?
– Князем.
– С каких пор житель моря слушает княжеские приказы?
– У него в плену мой брат. Княжеский отряд сумел подкрасться незаметно, многие были на берегу. Дружинники убили несколько человек, а моего брата схватили и увели с собой.
– И после этого ты пошел на службу к князю?
– Князь сказал, что отпустит Пшухха, если я сумею достать живого вухура.
– И ты поверил князю?
– Он обещал.
Марцун безмолвно поник головой. Возражать и объяснять что-то было бессмысленно. Есть еще в мире народы, для которых данное слово важней жизни. Почему-то такие люди считаются среди лживых умников дикарями.
– У леснака такая же история?
– Не знаю, я не спрашивал. Наверное, такая же.
Немного помолчали, потом Марцун сказал:
– Не думаю, что вы сумеете изловить вухура, но в любом случае твой брат должен быть на свободе. И родной человек леснака – тоже. Когда ваш поход закончится, я найду вас и постараюсь помочь. Я не князь, но это я обещаю.
Не дожидаясь ответа, Марцун улегся, закрывшись плащом с головой.
– Сейчас надо спать. Завтра у всех будет много дел.
Марцун умел просыпаться от любого самого неприметного шороха. И сейчас он насторожился оттого, что почувствовал: рядом есть кто-то. Открывать глаза не стал, все равно вокруг беспросветная темень.
– Слушай, – сказала темнота. – Они спят.
– Знаю, – ответил Марцун одними губами.
– Если припереть дверь твоего дома корягой, а потом поджечь дом, никто не сможет выбраться наружу.
– Я не стану этого делать.
– Почему? Там враги.
– Во-первых, не все они враги, но, даже будь они врагами все без исключения, сейчас они мои гости, а гостей жечь нельзя.
– Жаль. Ведь они не остановятся, а пойдут дальше.
– Ты боишься? Неужели ты не сумеешь уйти от них?
– Я ничего не боюсь, – ответила тьма. – Я просто не хочу, чтобы они расхаживали по моей чаще.
– Чаща не бывает чьей-то. Она всеобщая.
– Я знаю. И все-таки жаль, что ты не хочешь сжечь чужаков. Мы бы поставили тебе новый дом.
– Мне не нужен новый дом. Мне хорошо в этом.
Ничто не шелохнулось в ночи, не хрустнула ни единая ветка, но Марцун знал, что ночной гость исчез так же беззвучно, как и явился.
Утром началась привычная предвыходная суета. Кашу варить не стали, и кашевар без зазрения совести выгреб остатки сушеных лепешек и порубленного глухаря, оставив Марцуна безо всего. Тот не возражал: пусть все забирают, лишь бы поскорей ушли.
Оставшись один, Марцун занялся делом. Свежим веником вымел пол – удивительно, сколько сору натащил десяток солдат! В тлеющий очаг кинул пучок душицы, чтобы удалить чужой дух. Потом тонкой жилкой принялся зашивать набитую мохом кожу глухаря. Через полчаса работа была закончена. Марцун прижал чучело к груди, пригладил перья. Глухарь вздрогнул, пару раз неуверенно тэкнул и вдруг взорвался дробью щелкоток и скрежетом, какой только весной во время тока можно услышать.
– Что, брат, – спросил Марцун, продолжая прижимать к сердцу воскресшего глухаря, – трудно тебе пришлось? Тяжело было вот так-то помирать? Но ты извини, не было у меня выхода. Как бы я объяснил, зачем в лес убежал? Леснака так просто не обдуришь, ему надо добычу представить. Да и любому бывалому охотнику – тоже. Я же не знал, что среди них леснак есть. Но удачно поберегся. Вот скажи, куда такой сборный отряд собрался? Неужто и впрямь вухура ловить для княжеского зверинца? Ох, не верится мне…
Глухарь продолжал самозабвенно токовать, словно собрался пропеть все недотокованное в прежней жизни.
– Ладно, лети. Набирай новой крови и плоти да меня не забывай.
Глухарь расправил крылья в полтора аршина и с громким «шурх» поднялся в воздух. Через минуту он затерялся среди елей, словно и не было здесь никогда величественной князь-птицы.
На лес опустилась наконец живая тишина, переполненная самыми мирными звуками. Ни один из них не возмущал слух и казался частью извечного молчания. Тем более странно и болезненно прозвучал вскрик Марцуна, по-прежнему недвижно сидящего около дома. Крик короткий, тонкий, но проникающий в самые глубинные закоулки чащобы. Кому подражал Марцун, кто из лесных жителей так кричит – неведомо. Люди редко слышат этот вопль и не знают, чей голос возмутил тишину. Но охотники и дровосеки, что опытней прочих, немедля бросают дело и уходят в мелколесье или на поляну.
– Что это было? – спросит новичок.
– Сердится. Уходить надо.
– Кто сердится? Леший, что ли?
– Тьфу на тебя! Кто этого лешего видал? Но – сердится. Останешься где был – так там тебя деревом задавит.