Он не привык чувствовать себя маленьким.
Пару раз взглянув на Нинн искоса, он прекратил таиться и открыто уставился на ее профиль. Стрижка, которую он сделал насильно, получилась неровной, но короткие волосы с иголками более длинных прядей на удивление шли ей. Они придавали ей агрессивный вид и открывали сильную линию челюсти. У нее были маленькие уши, слегка заостренные на концах.
— Это плата за мою еду? То, что ты на меня пялишься?
— Не на тебя. Только на твои уши. Ты похожа на пикси.
— А ты совершенно не похож на поэта.
— Я и не старался походить. Легенды о фейри и пикси, кельтские мифы и горские секреты родились в клане Пендрей. Я просто не ожидал подобной черты у той, что из рода Тигони.[2]
Она снова пожала плечами, но движение вышло напряженным. Почти защитной реакцией. Возможно, она лгала. Лето позволил своим чувствам выйти на максимум. Ментально пробиться сквозь барьер ошейника. Вытянуться. Потянуться дальше.
— Так ты знаком со всеми Тигони? — спросила она.
— Нет. И никогда не встречал тех, кого хотелось бы изучить так близко.
Нинн развернулась к нему лицом и тут же отодвинулась.
— Правда? Не начинай.
— Ты предпочитаешь, чтобы я вел себя как другие здешние мужчины? Как те работники в столовой, которые прячутся по углам, чтобы тебя рассмотреть? Я не стану этого делать. — Он провел пальцем по линии ее челюсти. Она вздрогнула. А когда он повторил движение снова, затем снова, закрыла глаза. — Если я решу на тебя посмотреть, ты это заметишь. И я не стану извиняться.
От напряжения ее губы скривились. Лето позволил своим чувствам усилиться еще больше. Он ощутил ее феромоны, почти незаметную дрожь, то, как приподнимаются от его прикосновений крошечные волоски на ее коже. И, наконец, заметил, как изменился рисунок ее дыхания. Она расслаблялась. Все больше. Это не было похоже на сон, скорее как успокоение перед дремой.
— Ты даешь мне повод для гордости, — резко сказал он.
Благой Дракон, откуда эти слова? Он с самого начала больше злился на нее, чем бывал доволен. И даже если эти слова были правдой, он никогда раньше не хвалил неофитов.
— Я не хочу, чтобы ты мной гордился, — тихо, почти шепотом, отозвалась она. Ее глаза оставались закрыты.
— Я знаю, чего ты хочешь. И ты этого добьешься. Ты сопротивляешься мне на каждом шагу, но мы работаем над достижением одной цели. Скажи мне, что ты это понимаешь.
Она судорожно выдохнула и опустила плечи. Но не отстранилась.
— Ты хочешь остаться здесь. А я так сильно хочу убежать, что готова отгрызть тебе ногу ради подобного шанса. Разве это можно назвать одной целью?
Лето положил руку ей на плечо, погладил влажную голую кожу. Сила, скрытая в ее изящных руках, поражала. Он думал об очевидном. Они будут трахаться. Телом к телу. Грубые руки и еще более грубое удовольствие. Он никогда не думал, что станет касаться ее вот так.
Он никогда не думал, что именно такое прикосновение — мягкое, убеждающее — станет использовать с женщиной, которую собирается присвоить.
— Не загадывай так далеко, — он наклонил голову. Дав ей время отстраниться. Дав понять, что да, он собирается поцеловать плечо, которое сжимал пальцами. — Чего мы оба хотим добиться через неделю?
Он ощутил губами соль на ее коже, когда она прошептала то, что он хотел от нее услышать.
— Победить. Мы хотим победить.
— Это не повод для гордости, — сказал он, щекоча губами ее кожу. — Это будет чистое удовольствие.
Поцелуй не прервался, лишь сместился. Выше по ее плечу. Мимо металлического ошейника, который не позволял прикусить ее горло. Лето прижался губами к ложбинке под ее челюстью. Втянул кожу. Вдохнул аромат ее тела. От прикосновения его губ по коже Нинн побежали мурашки. Он поддался искушению. Пригладил их языком.
Нинн запрокинула лицо к потолку. Вцепилась в скамью обеими руками. Одетая лишь в нижнее белье, она часто дышала. Грудь поднималась и опускалась. Эта жалкая ткань, почти идеально повторяющая контуры ее грудей и плоского живота, была оружием, которым могла пользоваться только женщина.
Воспоминания почти заместили его реальность. Только в своей маленькой комнате он разрешал себе думать о том, как она выглядела в первый день. Изящная и дерзкая, испуганная и неуклюжая от холода. На протяжении веков женщины Королей Дракона вдохновляли людей на сказания о богинях немыслимой красоты.
Нинн была воплощенной Венерой.
Она молча дразнила его днем. Пока не наступала ночь. Оставшись один в своей комнате, он обхватывал член ладонью и двигал ею с такой силой, с какой собирался вбить себя между бедер Нинн. Или преследовала его во сне, где улыбалась, открывалась ему, брала его достоинство в рот на всю длину. В этих снах, похожих на кошмары, он не позволял себе размашистых движений бедрами. Удовольствие было в том, чтобы смотреть, сколько она может принять. Как глубоко. Как быстро. И как долго он сможет себя контролировать, пока не сойдет с ума.
От вожделения напрягался не только член, звенели все сухожилия. Предвкушение, желание, потребность. Он пригнул ее упрямый подбородок и почти соединил их губы. На расстоянии дыхания. Коснись она его, и он бы вспыхнул не хуже пламени, которым Нинн прожгла его доспехи. Но она не подалась вперед, и костяшки ее пальцев побелели, как кость, от силы, с которой Нинн сжимала скамью. Она подчинялась ему — до определенной точки. И совершенно явно не хотела в этом участвовать.
Он уже несколько недель добивался от нее сопричастности. Но только теперь появилась вторая цель. В его мозгу они уже соединились, так же плотно и надежно, как сплетутся, когда разделят ложе. Они победят в этом матче, и Нинн станет той, кого он выберет в качестве награды.
Ее тяжелые веки задрожали, пытаясь подняться.
— Не трогай меня.
Он прекратил. Убрал руки.
За миг до того, как поцеловал ее.
Она ахнула ему в рот — единственное место, где встретились их тела. Губы скользнули по губам. Она напряглась и застыла. Лето не ожидал ничего другого. Но она не попыталась отстраниться. И он не мог не задуматься о том, насколько опасливое создание пытается выманить, шаг за шагом, жест за жестом. С подобной медлительностью до победы шагать и шагать.
Впрочем, смотря до какой победы.
Она тихо застонала. Она открылась ему. Слегка прикусила его нижнюю губу.
Пришел его черед застонать. Если она собиралась завести его слабо замешанной нежностью и болью, ей удалось. Лето бездумно замедлился до ее темпа. Проник языком в ее рот. И наклонился так, чтобы принять ее поцелуй, взять все, чего он хотел, — на половине желаемой скорости. На четверти. Медлительность изматывала, но заставляла кровь бежать быстрее, еще быстрее, словно его дар готовился заполнить и тело, и всю Клетку. Он наслаждался ее вкусом, впитывал легкими ее запах.
Этот размеренный, медленный поцелуй стал истинным испытанием его воли.
Насколько он может себя отпустить?
Сколько удовольствия даст ему сдержанность?
Он никогда не задавался такими вопросами. Впрочем, он никогда не целовал женщину, будучи уверен, что в любой момент она может вырваться из его хватки, пусть даже хваткой было само притяжение между ними. Не его сила. Не его навыки. Он не удерживал ее физически.
Все с той же безумной медлительностью он отстранился. И между их ртами вновь пролетел ветерок, остужая горящие губы. Он не давал ей спать, хотя ей нужен был сон. Он принес ей пищу, не входящую в стандартный рацион неофита. И он говорил с ней нежнее, чем принято.
Он погладил пальцем ее скулу, приподнял ее подбородок так, чтобы их взгляды встретились, и понял, как правильно разыграл момент. Ее голубые глаза сияли радужным льдом, в котором желание смешивалось с расслаблением. Она, похоже, уже больше года не чувствовала ничего подобного.
В итоге она сделалась такой, какой он интуитивно желал ее видеть. Открытой. Податливой. Готовой.
— Нинн, — сказал он ей в щеку. — Ты хочешь использовать свои силы?
2
Заостренные кверху уши — главный признак, по которому можно отличить фейри от человека. Всем представителям этого волшебного народца присуща неземная красота, омраченная, однако, каким-нибудь уродством. Вряд ли Лето, глубоко занырнув в фольклор германских и кельтских народов, отметил еще и схожесть «новой» прически. Англичане изображают пикси растрепанными, с торчащими прядями разной длины. А если вспомнить то, что днем пикси превращаются в ежей и в таком виде бродят среди смертных, то портрет будет полным.