— Но когда я увидела милого дайнаннца, — продолжала девушка, — я сразу поняла: этот человек умен и должен знать, как помочь нашему горю. Я ему все рассказала. И впрямь получила ответ, голубушка! Слушай, нужно взять папин перстень с печатью, добраться до южных берегов Эльдарайна и сесть на морской корабль, плывущий до самого Римана. Там, вдали от прямоезжих дорог, есть одна гора, а на ее вершине крепость; там, как говорят, и живут двенадцать грачей, а прислуживает им карлик. Лишь на один час в день принимают они человеческое обличье, после чего обращаются в птиц и разлетаются в окна. А выйти-то нужно через дверь, тогда они остались бы людьми навеки! Однако дверь может отпереть только храбрая девушка.
И это еще не все: гору прозвали Стеклянной, такая она гладкая, скользкая да сверкающая! На самом же деле это громадный ледник. «Как добраться до вершины?» — спрашиваю я. И знаешь, что он ответил? «У самого подножия найдешь ты старую ведунью из рода арисков, скажи, что я послал тебя, и она даст железные башмаки с острыми шипами, в которых можно забраться на гору». Ну не чудо ли!
Ах, но и в крепости нужно быть очень осторожной: сэр Торн говорит, что братья одичали за долгих восемнадцать лет, что они могут броситься на свою сестру и разорвать клювами в клочья! Поэтому я тихо-тихо подойду к двери, вставлю левый мизинчик в замок — и тот отопрется, представляешь? Мальчики, конечно, не помнят меня, а кольцо признают непременно. Остается только сделать так, чтобы они увидели его раньше, чем бедную Дженет, иначе несдобровать ей.
Девушка задумалась и погрустнела.
— Очень жаль, что ты не можешь поговорить со мной! Я всю жизнь провела затворницей и стосковалась по задушевным беседам. Сэр Торн столько занятного поведал о холодных горах Римана и о людях, что там живут — были бы у меня крылья, полетела бы сейчас, не раздумывая! Он многое знает, этот добрый господин. По правде сказать, я бы не отказалась от такого провожатого в дальнем и опасном пути. Ах, что за человек, голубушка моя! Смотришь на него — и сердце тает, а земля так и уходит из-под ног! Никогда не встречала подобного мужчины. И встречу ли когда-нибудь? Но беда в том, что дорогу свою я должна одолеть в одиночку. Даже папе ничего не скажу. Придется солгать ему впервые в жизни…
Треновин и Диармид вернулись с тяжелыми связками перепелов. Следом вернулся Торн, так что ужинать сели все вместе. Ну и веселый же выдался вечер, даже лучше, чем утро! Песни и чудесные истории лились рекой. Дженет не сводила сияющих глаз с дайнаннца, ее звенящий смех часто сливался с его хохотом — в конце концов даже лица Диармида и Треновина расцвели улыбками, хотя суровые мужчины свалили вину на крепкую медовуху.
Имриен смотрела на их веселье и внимательно слушала — а что еще ей оставалось? Девушка изо всех сил старалась не чувствовать себя одинокой гостьей на чужом пиру.
Люди поднялись на рассвете, когда сороки рассылались нахальной трескотней на самых верхушках деревьев и облака тумана сонно покоились на холмах. Дженет подоила рыжую корову и поскакала на ней в луга, болтая ногами и распевая мелодичным голоском. Имриен жестами попрощалась с петушком; тот хитро взглянул на нее блестящим круглым взглядом и вернулся к своим несушкам.
Каких только яств, напитков и запасной одежи не наготовили хозяева своим гостям в дорогу!
— Подождали бы еще два дня, — уговаривал Треновин, — я сам отвез бы вас в город. Нынче рановато: подвода еще не полна, и стуканцы могут осерчать.
— Ваша любезность не знает границ, добрый сэр, — отвечал дайнаннец, — но мы прекрасно отдохнули здесь и теперь не пройдем, а пролетим остаток пути, как на крыльях.
— С тех самых пор, как я услышал о наборе в Дайнаннское Братство, все мои мысли там, в Изенхаммере, — поддакнул Диармид.
Имриен просто кивнула.
— Ну что же, — молвил старик, — попутного ветра. Да приведет вас дорога к заветной цели и да не смолкнет песнь о вас в устах менестрелей.
— Того же и вам, — отозвался Торн.
Утренняя дымка вилась над холмами. В траве сверкали бриллианты росинок. С темной глянцевой листвы капало жидкое серебро. Садовую ограду украшали бисерные нити паутинок.
Здесь, у калитки, путники простились с Шелкен Дженет и ее отцом. Холодный ветер щипал им лица, а дыхание тут же превращалось в пар. Эррантри разразился пронзительным клекотом, услышав который, сороки переполошились и разом снялись с веток. Взлетев на крышу домика, петушок откликнулся звонкой песней. В розовато-сиреневых небесах парил лепестком белой розы Летучий корабль.
Извилистая дорожка привела троицу на вершину холма, где друзья в последний раз обернулись. Две маленькие фигурки махали им вслед. И вот утопающий в шиповнике домик совсем исчез из виду.
В бирюзовом небе плыли облачка, похожие на рыбьи чешуйки или кудряшки на овечьей шерсти. Последние листья осени облетали клочками желтого шелка в сыроватое месиво под ногами.
Наступил первый день нетилмиса, месяца Туч. Зима готовилась укутать землю ледяным покровом.
Путь друзей петлял среди холмов, перескакивая через ручьи по бревенчатым мостикам. Высоко над головами кружил Эррантри. Торн протяжно пел, а Диармид насвистывал, точно певчий дрозд. За день путники одолели приличное расстояние. Заночевали в заброшенной хижине пастуха. Очень уютно было спать у пылающего очага, расстелив теплые тканые плащи — подарок Шелкен Дженет — на охапках папоротника. В ночи над землей пронеслась короткая бродячая буря, ненадолго разбудив Имриен еле слышным позвякиванием; девушка ощутила, как по коже пробежали мурашки, — и заснула вновь.
На следующий день друзья вышли на Каэрмелорскую дорогу, правда, на сей раз она не пряталась в мраке угрюмых чащ, а вольно бежала под открытым небом. Торн проворно шагал по безлюдному тракту, стремясь наверстать упущенное время. На ночь остановились в пещерке под холмом.
К закату третьего дня, когда солнце полыхало красным костром в туманах над окоемом, путники достигли Королевского Перекрестка. Массивная каменная колонна высилась в центре площади; от нее разбегались в разных направлениях четыре дороги. Верх колонны венчала статуя всадника, обратившего взор к Каэрмелору. На плаще витязя красовался выбитый герб Династии Д'Арманкорт: коронованный лев.
«Корона и Лев» — так называлась и харчевня на углу. Флюгер — петушок на остром фронтоне — указывал на запад. Из окон струился свет.
— Наслушался я от купцов о здешних местах, — усмехнулся Диармид. — В каждом постоялом дворе есть свой харчевенный — ну, вы понимаете, такая нежить, под властью которой находятся все неправедные барыши и нечестно запасенная еда. Так вот, одно время в «Короне и Льве» харчевенный не то что процветал, а весь заплыл жиром и едва протискивался в дверь кладовой! Люди тут же принялись судачить: кому-то подали разбавленный эль, кому-то пирог с собачатиной. Дурная слава вконец разорила прежнего владельца, зато при новом хозяине харчевня снова обрела почет и уважение. Тут мы и заночуем в последний раз перед разлукой.
— Я, конечно, не стал бы мешкать, когда цель так близка, — ответил дайнаннец, не замечая, как больно его слова укололи сердце Имриен, — но ради нашей дружбы…
Внутри оказалось не очень многолюдно. Почти все посетители собрались вокруг большого стола и ловили каждое слово рассказчика; что это за человек, за толпой было не разглядеть. Троица присела у окна и заказала эля. Девушка старательно укрывала лицо капюшоном.
За соседним столиком происходило нечто замечательное: деревенский увалень из кожи вон лез, пытаясь ублажить папашу своей возлюбленной.
— Не желаете ли стаканчик тройного Джона Ячменное Зерно, сэр?
— Нет, благодарю.
— Тогда, может, двойного?
— Воздержусь.
— Ну, хоть простого?
— Спасибо, не стоит.
— Эль, лимонад, одуванчиковое?
— Нет, что-то не хочется.
— Как насчет поссета[3]?
3
Поссет — напиток из горячего молока, вина, эля или других спиртных напитков, часто с пряностями и сахаром.