Заночевать решили на пологом склоне. Вокруг шелестели золотистые тополя, и к извилистым корням болотных кипарисов жаркими искрами осени опадала рдяная листва.
Чуть поодаль деревья раздвигались, открывая вид на просторное озеро, обрамленное камышом и зелеными клинками водяных мечей. Хрустальную гладь усеивали белые, розовые и голубые лилии, между ними распростерлись блестящие озерные папоротники с тонкой багряной каймой.
— Ужин ждет нас там. — Торн махнул рукой в сторону озера и принялся стаскивать мундир. — Вначале соберем луковицы кувшинок, корни камыша и семена седача.
— Женская работа! — фыркнул Диармид. — Одолжи мне лук, и я настреляю дичи.
— Если под «женской работой» ты имеешь в виду легкое и неопасное занятие, то весьма заблуждаешься, — возразил дайнаннец. — Эти глубины только на первый взгляд такие безобидные.
— Водяных тварей я не боюсь.
— Хорошо, на кого же ты будешь охотиться? Нежить несъедобна.
— В Мирриноре обитает и лорральная дичь.
— Единственная стоящая дичь — это олени, а их здесь не найти.
— Когда мы высаживались, я заприметил семейку выдр. Говорят, из них выходит отменное рагу.
— Выдры? — переспросил Торн. — В таком случае не смею задерживать.
Он вручил Диармиду лук и стрелы. Дайнаннец усмехнулся, но его обычно жизнерадостный взгляд обжег эрта внезапным пугающим холодом; хотя то был не гнев, а скорее вызов. Диармид засомневался.
— Как-то некрасиво оставлять вас без оружия на милость неявных.
— Не беспокойся, приятель: я и так с ними справлюсь.
— А девушка?
— У меня же две руки.
Глаза Торна оставались ледяными и колючими. Эрт вернул ему оружие и отвел взгляд.
— Завтра поохочусь.
— Как будет угодно.
Скинув рубашку и обувь, дайнаннец влез по пояс в озеро. Эти великолепные руки и плечи цвета густого меда казались вырезанными из гладкого дерева. Полночный ливень волос почти касался воды. Глядя, как четверолистники седача плавно огибают могучий торс, Имриен вдруг содрогнулась от ужаса: ей показалось, что по озеру бредет неявное существо, обратившееся прекрасным мужчиной, который завлекает бедных девушек в пучину и топит их, опутав длинными крепкими водорослями. Тут эрт нырнул вслед за дайнаннцем. Оставив спутников готовить пиршество, Имриен пошла за дровами, прихватив топорик Торна.
После долгих упражнений в гребле намозоленные руки с непривычки ныли. Девушка носила хворост в ведерке для вычерпывания воды, взятом с «Попрыгунчика» — так получалось быстрее. Самым краешком зрения Имриен уловила нечто совершенно поразительное в этих глухих краях: из-за тополей на берег легкой поступью вышла белая корова! Маленькая, дружелюбная и такая прелестная, с круглыми ушами.
Девушка продолжала рубить ветки стальным топориком, притворяясь, будто ничего не заметила. Существо медленно приблизилось и встало, укоризненно глядя на нее большими влажными глазами. Разбухшее вымя коровы чуть ли не волочилось по траве. Швырнуть в нее ведерком и удрать! — подумала Имриен.
Тут появились Торн с Диармидом.
— Не заставляй ее слишком долго ждать дойки, — улыбнулся дайнаннец, опуская на землю бугристый узел из собственной рубашки. — Видишь, как она устала.
«Явная?»
— Это Гворрет Энуун. У ее молока необыкновенный вкус.
Имриен положила топорик и опорожнила ведро. Круглоухая коровка сама подошла к ней и послушно встала, выжидая. Девушка уже доила коз в Башне Исс, разница оказалась невелика. Сливочно-белые струи с легкостью захлестали в ведерко, и в мгновение ока оно наполнилось до краев. Имриен нежно потрепала существо по шее.
На высоком скалистом уступе появилась длинная фигура в зеленых одеждах, и в сумеречной тишине раздался ясный громкий голос, который напевал:
Приди, золотая телица!
Остророгая озерная телица
И безрогий Долин!
Придите, возвратитесь!
Белое создание встрепенулось, навострило уши и потрусило на зов хозяйки. А песенка все звенела над озером. На берег со всех сторон стали выходить коровки, бычки и телята. Зеленая леди собрала их, выстроила рядами и повела за собой в темную пучину вод. И только желтые кувшинки сбились кучками там, где исчезло таинственное стадо.
Диармид словно пришел в себя после тяжелого сна, тряхнул головой и снова принялся растирать сухие палочки: теперь он добывал огонь только этим дайнаннским способом, не пользуясь трутницей. Когда в хворосте замерцали крохотные язычки пламени, эрт осторожно подул на них, и те ожили, набрали силу.
— Если молва не врет, — говорил он между сильными вдохами, — в жилах финварнского скота течет кровь эльфийских коров.
Торн снова исчез, но вскоре вернулся, распевая мягким полнозвучным голосом:
Это летняя ночь и мерцанье луны,
Это отблески звезд, это шепот волны,
Это возгласы, смех, это блики костра,
Это танец для тех, чья поступь быстра.
Пляски на траве, да! Пляски на траве!
Это голос, взлетающий к куполу неба
— Это песня сплела быль и чудную небыль.
Остановит тебя этот дивный мотив,
И заставит сквозь лес на огонь он брести.
Пение в лесу, да! Пение в лесу!
— Песенка, разумеется, не ахти, — весело заключил дайнаннец, — ни один мало-мальски уважающий себя бард не сознался бы в авторстве. Но ничего, пусть поэзия хромает, зато чувства — хоть отбавляй!
Положив у костра охапку съедобных растений, Торн обронил девушке на колени маленький благоухающий цветочек. Куда только девался голод, что терзал Имриен с самого рассвета? Как это часто бывает с влюбленными безумцами, девушка позабыла обо всех дневных мучениях. Разве что плечи немного побаливали да лопнувшие волдыри стягивали кожу ладоней.
— Луковицы кувшинок и корни камыша обычно пекут в углях, — пояснил дайнаннец, присаживаясь к огню. — Семечки дикого имбиря можно есть сырыми, они довольно сладкие. А вот семена седача не так приятны на вкус. Если не приготовить их должным образом, они лишь усиливают голод.
— Не знал, что корни водяного ириса тоже едят! — удивился эрт.
Торн ссыпал луковицы в мешочек.
— Нет, это для других целей.
Друзья напились пенистого парного молока, передавая по кругу охотничий рог Торна в серебряной оправе.
— Я рад, что до сих пор использовал его в походе только для ягод и питья, — заметил дайнаннец.
После долгого отсутствия возвратился Эррантри. Теперь ястреб ежеминутно пикировал в траву, охотясь за сверчками. Не обращая внимания на пернатого хищника, его хозяин крошил ножом листья звездной боронии.
— Замочите их и промойте ссадины, — обратился он к спутникам. — Отличное снадобье. Волдыри скорее заживут от мази из пепла белолиста, замешанной на воде. Комаров и прочих кровососов отгоняет дым квандиона. Непременно киньте листья в костер, когда заслышите скулеж Заразных. Ночи сейчас прохладные, не для сулисид, однако если твари учуют человеческое дыхание — прилетят, несмотря ни на что.
Тьма сгущалась. Ястреб сидел на ветке и лакомился кем-то вроде крысы. Уютно потрескивал костер. Имриен выгребала из углей печеную еду, когда из мрака донесся яростный рев. Звук повторился три раза. Диармид пристально вглядывался в ночную мглу, нащупывая в траве лук и стрелы.
— Это всего лишь птицы бобри, — успокоил его Торн.
— А, те самые. С ними я уже встречался — охотятся только на домашний скот. Интересно, что им здесь надо? Или они и неявных коров едят?
— Или просто летят мимо.
Тоскливые одинокие вскрики постепенно умолкли.
После ужина Имриен и Диармид смазали раны теми снадобьями, что приготовил для них дайнаннец — сам-то он, конечно, не нуждался ни в каком лечении.
— Эррантри — лучший ночной страж, — сказал Торн. — Разбудит нас при малейшей опасности.
— Сви-свит, сви-свит! — откликнулся ястреб, распушил хвост, почесался когтем и спрятал одну лапу в теплые перья на брюшке.
Путники подкормили костер дровами и легли спать.
Ночь выдалась ясная. Лягушки выводили звонкие рулады по всему Мирринору. Имриен смотрела на небо. Ей было не до сна. Близость дайнаннца — воплощения мужской красоты и силы — невыносимо терзала девушку.