Винсент раздевал меня, словно для него это ничего не значило: быстро и равнодушно. Последнее особенно отражалось в его молчании, которое нарушалось только шелестом ткани нижних юбок и моим прерывающимся дыханием. К ногам упал кринолин, и де Мортен ладонью скользнул по внутренней стороне бедра, а затем между ног. Тонкая ткань панталон не защищала от жара, что распаляли жесткие ласки. Я уткнулась взглядом в змею, которая почти скрылась под его рукой, хватала губами воздух и надеялась только на то, что это закончится как можно скорее. Ну, хотя бы в чем-то повезло: стоило его пальцам скользнуть внутрь, как я забилась в оргазме, сгорая от удовольствия и мысленно проклиная себя и демонова Винсента, чтоб ему всю оставшуюся жизнь страдать от воздержания!
Он отпустил меня так же резко, отступил на шаг, и я только чудом не сползла на пол. Уцепившись за край стола, медленно выпрямилась и увидела, как де Мортен вытирает руку платком. Лицо непроницаемое, сквозной безразличный взгляд – как на пустое место. Наваждение рассеялось, уступая место стыду: меня сложно назвать образцом целомудрия, но я никогда и никому не позволяла с собой так обращаться!
Тем временем Винсент потянул меня за руку, рассматривая змею: едва заметная, свернувшаяся на ладони, сейчас она больше напоминала крохотный рисунок тушью. И на том спасибо. Приду домой, приму ванну и забуду обо всем, как о страшном сне. Хотя нет. Не забуду. И просто так этого уж точно не оставлю!
– Кто-то использовал мою кровь для создания запрещенного заклинания.
– Какая трагедия! – Я отдернула руку, разглядывая собственные одежды, которые мне теперь полчаса натягивать в одиночку. И кто будет помогать застегивать платье, скажите на милость?! – Хм…
До меня только что дошли его слова. Если после всего он продолжает ломать комедию, значит, я все-таки погорячилась с выводами. Вряд ли это его рук дело. Но тогда чьих?
– Вам повезло, что дело касается меня, – он швырнул платок в мусорную корзину, – и что я этого так просто не оставлю. Приводите себя в порядок, через полчаса вас проводят ко мне в кабинет.
Если бы с потолка упала наковальня в розовый цветочек, мое удивление было и то меньше. Я даже забыла о том, что стою в нижнем белье, внутри кринолина и шагнула вперед. Споткнулась и полетела прямо на него.
– Ценю ваше рвение, – он усмехнулся и, убедившись, что падать больше не собираюсь, отступил в сторону, – но на сегодня с вас хватит.
– На сегодня? – Голос предательские сел. – Заклятие было разрушено!
– Кто вам такое сказал? Мы с вами связаны до тех пор, пока не найдем этого шутника.
Перед глазами потемнело, я не по-женски шумно плюхнулась на стул. Как была, в корсете и панталонах. Двадцать минут позора пережить можно. А если их будет сто двадцать? И не минут, а часов, дней, или, не дай Всевидящий, недель?! Пришлось вцепиться ногтями в колени, чтобы не затопать ногами и не закричать. Каждое утро просыпаться с мыслью, что я в его власти, полной и безоговорочной, выполнять любую прихоть и растекаться под ним безвольной подстилкой… Под ним! Нет уж, увольте. Лучше сдохнуть в страшных муках во цвете лет.
– Ну-ну, не стоит так переживать. – Я подняла глаза и встретила его по-прежнему безразличный взгляд. – Если вы так терзаетесь сейчас, что же будете делать дальше?
Ответа Винсент дожидаться не стал, развернулся и направился к выходу, а я подхватила со стола книгу и от души запустила в него. Такого всплеска ярости та не пережила: ударилась о дверной косяк рядом с его плечом и разлетелась на множество листов. Де Мортен даже не обернулся.
– Страницы сложите по порядку и принесете мне, – холодно произнес он и напомнил: – Через полчаса, в моем кабинете.
Я пробормотала нечто позволительное актрисе, но совершенно недостойное леди, и показала закрывшейся двери язык. Поднялась, подошла к несчастной книге и снова выругалась: на рассыпавшихся по полу страницах не было номеров.
5
Кабинет был под стать хозяину: мрачный и темный, не спасало даже мягкое сияние настенных светильников и чья-то неуместная попытка оживить этот склеп цветами в кашпо. Я устроилась в высоком кресле, разглядывая руку и дремлющую на ней мелкую гадину. Впервые в жизни во мне проснулась кровожадность: хотелось схватить лежащий рядышком нож для резки бумаги и пронзить ее насквозь. И плевать, что больно будет мне! С другой стороны, можно было бы пронзить этим ножом совсем другую гадину, которая сидела напротив и листала принесенную книгу. Разумеется, складывать листы по порядку я не стала – просто сгребла все в одну кучу, запихнула между створками обложки и вручила ему.