Кудряшов глубоко затянулся сигаретой, сунул руки в карманы и, по-блатному прилепив сигарету к губе, зашагал впереди. Воротов терпеть не мог уголовных замашек своего напарника.
Розыскная собака след не взяла. Запуталась уже в подъезде. Скулила теперь в машине дежурной бригады, утешаемая инструктором. «Даже собака переживает, — тоскливо подумал Воротов, — но ее хоть есть кому приласкать».
На самом деле следователь по особо важным делам Игорь Владимирович Воротов никогда не нуждался в утешении. Но неизменно сочувствовал тем, кому это было необходимо. Еще в детстве, поняв, что родился хлюпиком и выше метра шестидесяти, по всей видимости, не вырастет, Игорь решил, что необходимо заняться своей мужской природой прицельно, основательно, не жалея сил и времени. Нет, он не комплексовал, просто планомерно стал добавлять себе то, чем обделил его Господь. И теперь только очень плохо знавшие, а скорее впервые увидевшие его люди могли заподозрить в этом невзрачном, хрупком, маленьком очкарике то же содержание, что сулила такая непрезентабельная форма.
Другие знали и про его редкую работоспособность, и про удивительный дар анализировать одновременно десятки, сотни фактов, и про отсутствие свойственных мужчинам невысокого роста сложностей в характере, и про черный пояс карате и многие призы на международных соревнованиях. Собственно, со Славой Кудряшовым — суперменистым высоким красавцем — они на почве карате и сдружились. Раз в неделю Игорь вел занятия для коллег. Бесплатно, разумеется. Кудряшов, попав в первый раз в зал и увидев Игоря в бою, был настолько поражен, что, презрев гордыню, напряг всю свою коммуникабельность, чтобы закорешиться с Воротовым, и старался до тех пор, пока они оба не выяснили для себя, что встретились не случайно и могут стать настоящими друзьями.
— Ну че, — говорил в лифте Кудряшов, — одинокая бабенка. Сорока лет. В анамнезе никаких мужей-детей, одни посещающие мужчины. Гаданием промышляла. Экстрасенсорикой. Не смотри на меня, как солдат на вошь, — так сказала бы моя бабушка. Гаданием. На картах. И лечила. Привороты-отвороты и прочая хренотень. Очереди к ней были — с первого этажа тянулись по черной лестнице вплоть до ее четырнадцатого. Соседи роптали, так она запретила клиенткам пользоваться лифтом — только пешком. Ведьма! Соседи при советской власти участковому анонимки писали. Но лично подтвердить боялись. Порчу, говорят, насылала. Ну! А потом, когда экстрасенсорика в моду вошла, сами бегать к ней стали, просили Христа ради посодействовать. Короче, со слов свидетелей, потерпевшая владела умением бесконтактного воздействия на человека, каковое воздействие могло причинить последнему моральные и физические страдания, влекущие разной степени расстройства здоровья. Игорь, а ты что хотел, чтобы я среди ночи тебе всех ее клиенток-дурочек представил? Клянусь, ничего особенного они тебе не скажут.
— Уже семь утра, — сурово прервал Воротов Славкино нытье, — ну хоть что-нибудь ты узнал?
У двери квартиры номер 169 прохаживался круглолицый и усатый капитан Мальцев. После анонимного звонка на центральный пульт принимающая соединилась с отделением милиции. Мальцев, дежуривший в ту ночь, добросовестно поднялся в указанную квартиру, прислушался у двери, нажал кнопку звонка. В недрах квартиры ничто не шелохнулось. Капитан поколебался еще немного — будить ли соседей, все же три часа ночи. Спустился вниз и на всякий случай обошел дом, чтобы посмотреть, есть ли свет в окнах квартиры на четырнадцатом этаже… Тут-то и наткнулся на распростертое тело.
Понятые были беспристрастно спокойны. Будто на подобных процедурах им приходилось присутствовать каждый день. Во всяком случае, по пятницам еженедельно.
Звезду театра и кино, заслуженную артистку России Екатерину Померанцеву разбудил телефонный звонок. В трубке рыдали. Померанцева с трудом узнала Нинкин голос.
— Катя, Катя! — захлебывалась слезами Нинка. — Катя! Алевтина… Алевтина… Она ночью выбросилась из окна… Катя, ты слышишь? Ночью… Из окна… Ко мне милиция приходила… Из окна… Ночью…
Померанцева взглянула на будильник: часовая стрелка едва подбиралась к цифре 8.
— Если это было ночью, — холодно проговорила Померанцева, — чего ты сейчас-то рыдаешь? — И в сердцах грохнула трубку.
В квартире номер 169 не пахло — разило обильно разлитыми дорогими духами.
Воротов велел экспертам взять воздух на пробы и мрачно уселся на кухне. Танцующей походкой подгреб Кудряшов.
— Сдаюсь, гражданин начальник, не бейте только ногами по голове — все скажу.