Нина металась теперь между трех домов: кое-как обстирывала, отглаживала, кормила своих парней, вылизывала квартиру Алекса, таскалась со слайдами его картин по редакциям, пристраивая статьи о нем, которые писали нанятые ею искусствоведы, и, подобострастно ссутулясь, наведывалась к Алевтине узнать, не надо ли чего. Алевтина поначалу стеснялась Нинку эксплуатировать, но та так чистосердечно жаждала помочь, что грех было отмахиваться. В конце концов, Нинка была неплохая баба и верный друг, всегда готовый разбиться в лепешку, но сделать то, что требуется. Всюду у нее были знакомые, она легко преодолевала любые барьеры, везде становясь своей, причем сразу «своей в доску».
Нина вскоре заворожила своим виртуозным умением организовывать, доставать, добиваться не только Алевтину, но и ее подруг-неумех. Знаменитая Померанцева молилась на Нинку как на спасительницу от бытовых проблем, которые казались Кате неразрешимыми, а Нине — ничего не стоящими. Таинственная Лариса Верещагина не скрывала своего восхищения Нининым искренним желанием облегчить груз повседневности всем, кого Нина любила.
Померанцева разрешала Нинке вникать в секреты своей личной жизни. Лариса выступала в роли жилетки — Нина часами по телефону обсуждала с ней перипетии своего любовного сюжета.
Лариса составила Нине гороскоп и Алексу тоже, пренебрегая неписаным, но строгим правилом не делать этого без разрешения хозяина. Однако Лариса не пожелала с Алевтининым энтузиазмом обещать Нине, что все будет хорошо.
— Не будет. Все бесполезно. Прохиндей обычный. Алекс твой бездарен, как пень, слаб духом и недобр. Впрочем, это и так видно невооруженным глазом.
Нине это было без разницы. Ей, похоже, было наплевать на все Алексовы пороки. Ее волновало совсем другое.
— А про меня, про меня что там есть? Как у нас-то с ним будет?
Лариса с сожалением посмотрела на Нину и вздохнула:
— Нин, что спрашиваешь? Что бы я ни сказала, ты ведь не отступишься.
Как Нина ни извивалась, как ни упрашивала, одно от Ларисы слышала: «Решай сама: что будет — то будет».
Но несмотря на эту жесткую Ларисину позицию, именно Ларисе изливала Нинка душу. И Лариса позволяла ей это в отличие от Алевтины.
Однажды Нина разбудила Ларису телефонным звонком в пять часов утра.
— Лара, — стонала, рыдая, Нина. — Лара, родная, он меня до крови избил. У меня все ребра болят, голова вся синяя, лицо… Он меня головой о холодильник бил. Лара, что же мне делать?
Лариса перепугалась не на шутку.
— Врача вызывай, «Скорую». Немедленно! Я сейчас приеду.
— Не надо «Скорой». Я боюсь. Что я скажу? Еще дело на него заведут.
Дима, старший Нинкин сын, открыл дверь. У него были круглые от ужаса глаза.
— Тетя Лара, мама не умрет?
Лариса велела детям отправляться к бабушке. Нечего им на побитую любовником мамашку смотреть.
Нина лежала в темной комнате неподвижно на спине и немигающими, заплывшими глазами смотрела в потолок.
Лариса осторожно ощупала Нинкины ребра.
— Все в порядке, — прошептала Нина. — Алевтина спускалась. Сказала — не сломано ничего.
— А сотрясение мозга? Тебя не тошнит?
Лицо Нинки представляло собой сплошное кровавое месиво.
— Плохо мне. Лар, он меня три часа бил. С двенадцати до трех ночи. С ним еще приятель этот его был, пьянь эта, ну артист такой смазливый, фамилия из головы вылетела. Так он все кричал: «Добей ее!» Лар, за что? Я только хорошего ему хотела. За что?
— Ты вырваться не могла? Они тебя Держали? Он тебя запер, из квартиры не выпускал?
Нина закрыла глаза, слезы потекли по синякам.
— Нет. Я сама уходить не хотела. Лар, я так его люблю. К нему этот ублюдок пьяный пришел — Алекс меня прогонять стал… Я говорю: «Не пойду никуда». Он меня толкнул. Я за холодильник уцепилась, а он отрывает — выпроводить хочет. Я держусь. Ну он и стал меня о холодильник головой бить. Пинал, Лар. Ногами пинал.
— Ты что, три часа за холодильник держалась?
— Почти, — вздохнула Нинка и тут же придержала дыхание: боль отдавалась во всем теле. — Они меня вдвоем-то оторвали от холодильника — я за косяк двери ухватилась. Ой, Лар, это был кошмар. Он так озверел…
— Господи, так почему же ты не ушла, когда он тебя бить-то стал?
— Почему я должна уходить? Я столько ему хорошего сделала, так старалась. Ты же знаешь, Лар, сколько всего я ему дала…
Лариса уже готова была произнести вертевшиеся на языке ругательства, но сдержалась. Нинку было жалко. Ее худенькое, маленькое тельце сжалось под одеялом, в глазах застыло отчаяние.