— Но Коляда все же имела кое-какое медицинское образование.
— Вы ж понимаете, что это за образование, — подмигнул Долгов. — Массаж делать и клизмы ставить — на это, возможно, такого образования и хватит. Настоящий врач — инструмент уникальный…
В голосе Долгова появилось нечто завораживающее, Кудряшов удобнее устроился в кресле. Он попросил заварить кофе и долго еще слушал Леонида Михайловича, пытаясь разобраться в своих ощущениях.
Прощаясь, Кудряшов крепко пожал Долгову руку и, не отпуская ее, наклонившись, тихо произнес:
— Леонид Михайлович, всем известно, что Коляда ложилась спать под утро. Что-то очень важное должно было случиться, что-то экстраординарное, если она действительно позвала вас в восемь часов утра в гости.
Кудряшов почувствовал, как дернулась в его ладони рука Долгова, и близко-близко увидел страх в глазах доктора.
— Я же говорил вам, — захрипел Долгов. — За два дня до трагедии Алевтина позвонила мне и попросила проводить ее на поезд, она собиралась куда-то уезжать… Я ведь говорил, объяснял… Она сама меня просила…
— Прошу вас, никому об этом не говорите, — с трудом скрывая удовольствие от проделанной работы, заключил Слава.
И, не дожидаясь ответа, вышел, плотно прикрыв дверь.
Лариса Верещагина и Катя Померанцева одновременно отразились в зеркале, и каждая улыбнулась отражению подруги. Вместе они смотрелись классно, еще лучше, чем порознь, — знали это, потому и любили на пару «выгребать в свет», как говорила Померанцева. Они были очень разные, не боялись соперничества, наоборот, каждая подчеркивала сногсшибательность другой и укореняла в сознании окружающих мысль о своей неповторимости.
Лариса — нежная блондинка с зелеными, удивленно распахнутыми глазами, одетая в стального цвета шелковый комбинезон. Катя — яркая брюнетка с внимательным, тяжелым взглядом, в пряно-сиреневом пиджаке, из-под которого слегка намекала на свое наличие мини-юбка.
Когда Померанцева уставала насиловать тренажеры и жаловалась Ларисе, что моченьки уж нет надрываться, Лариса всегда отвечала: «Тебе надо, Кать, у тебя ноги красивые». Ноги ногами, но только железные монстры в шейпинговом зале знали, чего стоило Кате держать свои конечности в приличной форме. Потому Катя при всякой возможности их оголяла: не пропадать же усилиям.
Спутники восхищенно, с гордостью смотрели на своих дам. Они были почти ровесниками им, но сугубо женское умение Кати и Ларисы оставаться юными расставляло акценты, несообразные законам природы. Мужчины казались старше, вид имели солидный, груз трудов и забот давил на плечи. Собственно, так и было. Спутники Ларисы и Кати занимались бизнесом. А это, согласитесь, не звезды наблюдать и даже не на сцене представляться. Бизнес требует надрыва и постоянного топтания на горле собственной песни.
Но сегодня они, эти мужчины в объемистых пиджаках, были легкомысленно счастливы: их труды вознаграждены, потери компенсированы. Сегодня они в обществе лучших из знаменитейших женщин страны, и все-все вокруг, от официантов до того, в белом галстуке, усатого за дальним столиком, видят это. И завидуют.
Мягкий свет свеч играл на лицах, сервировка предстоящей трапезы была безупречна. За соседним столиком обильно угощалась суровая охрана. Парни при этом умудрялись беспрерывно осматривать зал, и Лариса могла поклясться, что глаза их вращаются на все 360 градусов.
— Итак, — сказал, потирая руки, спутник Кати, — начнем.
— Итак, поехали, — подтвердил спутник Ларисы.
Дамы улыбались лучезарно. «Боже мой, — думала Лариса, — сейчас будут интеллектуалов корчить. Умные разговоры изображать». «Только бы не об искусстве, — думала Катя, — только не это. А то ведь придется поддакивать».
Ларисин поклонник Константин Стрелецкий был бизнесменом крупным и крутым. Но темным, масштабы его деятельности не позволяли ему заниматься экономическим криминалом. Познакомившись с Ларисой, он лихо взял ее в оборот, обложил со всех сторон красными флажками внимания, заботы и денег. Лариса никак не могла понять, зачем она ему понадобилась, — приходилось верить в его натуральное, глубокое чувство. Костя ей нравился, и она терпела его опеку без труда. Пока терпела.