Владимир Ткаченко, глядящий влюбленно-робко на знаменитую и такую родную, такую близкую сейчас Померанцеву, не верил своим глазам. Хотелось ущипнуть себя, но лучше, конечно, Померанцеву. Неужто это он, Вовка Ткаченко, симферопольский босяк, выбился в люди? Да еще в какие!
Ткаченко был богат уже лет пять. Причем в данном случае слово «богат» слабо отражало истинное положение вещей. Ткаченко имел даже больше денег, чем жаждала его алчущая материальных ценностей душа. Теперь он наконец понял, что деньги — фигня. Их может быть сколько угодно, но они только тогда начинают быть настоящими, когда тебя признают, принимают за своего — с уважением, с почетом, с любовью — недоступные знаменитости. Деньги — ничто. Престиж — все.
Померанцева бросила на него зовущий взгляд. Ткаченко поймал его, тихонько пожал Кате руку, лежащую как бы безвольно на подлокотнике кресла. «Всюду жизнь», — перехватив жест Ткаченко, усмехнулась про себя Лариса.
«Сегодня его к себе пригласить? — заметалась мыслью Катерина. — Или не стоит? Черт знает, как у них, у буржуев, принято? То есть он, конечно, счастлив будет. Но сохраню ли я при этом реноме?»
— За нас! — поднял бокал тонкого стекла Стрелецкий. — За нас! За то, чтобы мы чаще встречались.
«Как хочется напиться, — думала, слегка прикасаясь губами к краю бокала, Лариса. — Нельзя. Лицо поплывет. Домой приеду — напьюсь».
«Лариска обещала, что они сами заговорят о деле, — цедила Катерина мелкими глоточками шампанское. — Но, дьявол их побери, когда они наконец заговорят?»
Негромко импровизировал джаз-банд на крошечной сцене. Неспешно велись разговоры вокруг. Красивые женщины, дорого одетые и хорошо пахнущие, лукаво кокетничали, мужчины были по-светски любезны, довольны жизнью и собой. Вышколенные, трезвые, безукоризненно чистые официанты, словно тени, возникали и растворялись в полумраке.
Никто не ковырял ногтем в зубах, никто громко не икал, никто не утирал ладошкой пот — оттого чувствовалась некая неестественность, напряженность всех этих сидящих вокруг людей. Многолетние привычки, отставленные в сторону, всегда мстят за себя — не позволяют спокойно и легко наслаждаться жизнью. Как ни давно и прочно были богаты эти мужчины и обеспечены эти женщины, невозможно было утаить, что каждый из них знавал другие времена, каждому было с чем сравнивать день сегодняшний. Был ли он лучше, счастливее, чем прежние, — оставалось вопросом. Но сегодняшний день был благополучнее, и это давало ощущение удачи.
Они, эти люди, играли в роскошь, как малые дети, насыпая в песочнице куличики, играют в дочки-матери. Померанцева кожей чувствовала: играют. Кто лучше, кто хуже — зависит от степени таланта. Нынче окружающий их мир — такая же условность, как бутафорский садик на сцене: все очень похоже на настоящее, можно сказать, один к одному, но не вдохнешь полной грудью лиственного воздуха, не пустит живой сок лист, потри ты его в руках. И даже эти роскошные закуски, поглощаемые пирующими, не еда, которой можно насытиться, а необходимые для поддержания игры аксессуары. Померанцева была в родной обстановке: уж чего-чего, а здесь она всех их переиграет, нашли с кем состязаться.
Лариса пыталась не глазеть по сторонам, но машинально отмечала про себя кипение невидимых страстей, чудовищно дисгармоничные причинно-следственные связи судеб людей, окружающих ее сейчас, в чьих лицах отчетливо отпечатался главный, уже прошедший для них поворотный день их жизни, пролегая морщинами глубоко и прочно, словно горящее клеймо.
«Успела ли понять Алевтина, что, собственно, произошло? Или так и не разобралась до конца? Чувствовать чувствовала, что уйдет. Но почему? Почему сейчас, сегодня? Именно сейчас и сегодня? Поняла ли?» — Лариса вздохнула.
— О, это замечательная архитектура! — заливалась искрящимся смехом Катерина. — Один мой знакомый сейчас строится. Я была потрясена! Правда, я безуспешно его уговаривала: не надо водопада. Он хочет, чтобы по стене коттеджа с третьего этажа падал водопад — и прямо в бассейн. Я говорю: «Не надо Ниагары. Зачем? Стена в доме будет мокнуть». А он мне говорит: «Что ты, Катя, я архитектору столько заплатил, что стена мокрой не будет». И такой у него стальной блеск в глазах — как затвором автомата передернул.
— А вам не хотелось бы, Катя, — вкрадчиво спросил Володя Ткаченко, — иметь коттедж за городом, с водопадом?
— С водопадом не хотелось бы, — смеялась Померанцева. — От водопада мокрицы, брр, случаются. И архитектора придется расстрелять. А я не кровожадная.
«Ты, дурак, не спрашивай, — подумала, — подари — там посмотрим. А водопад всегда выключить можно».