Лариса молчала.
— Какие же вы, женщины, наивные, — удовлетворенный произведенным эффектом, констатировал Стрелецкий. — Думаете, вам жертву немыслимую приносят. А вас используют как хотят.
— Кто еще знает об этом? — тихо спросила Лариса. Вдруг сорвалась, затрясла Костю, еле удерживающего руль. — Кто еще об этом знал? Кто?
Глава 6
— У меня была тяжкая, несладкая жизнь. Да, жизнь непроста. Мне пришлось хлебнуть дерьма вдосталь. Я многое повидал. У меня не осталось иллюзий. Но есть люди, составляющие мой золотой фонд. Я их собираю, коллекционирую. Они всегда в моей памяти, в моем сердце. — Андрей Сафьянов приложил к груди свою широкую ладонь. — Среди них — Алевтина. Она была яркой женщиной. Необыкновенной. Нет, я не верю в самоубийство. Но враги… Мне всегда казалось, что у женщины не может быть смертельных врагов. Женщины — существа легкомысленные, эфирные. Какие такие у них могут быть проблемы? Кому они могут мешать? Их так легко обмануть, отвлечь, соблазнить. Зачем их убивать? Зачем?
Вот уже полчаса Игорь Воротов позволял Сафьянову не отвечать на поставленные вопросы, а разглагольствовать. За это время Игорь понял следующее: а) глубина эгоизма Андрея Андреевича столь основательна, что добраться до дна души вышеозначенного субъекта не представляется возможным. «Я… мною… обо мне…» — даже в ситуации следствия по делу об убийстве в устах Сафьянова — это никакой не маневр, а исключительно естественное, единственно возможное для данного индивидуума состояние внимания только и непосредственно к себе, родному, любимому, замечательному; б) сидящий перед Воротовым человек не может обладать необходимой следствию информацией — по определению. Поскольку ничем, кроме опять же себя, родного, любимого, замечательного, не интересуется.
Воротов уже бросил было бесплодные попытки узнать что-либо полезное, погрузился в отвлеченно-скучающее состояние, как вдруг Сафьянов замолчал. Замолчал. И Игорь уловил некую эмоцию, направленную вовне, некое подобие вялой пытливости по поводу произведенного им, Сафьяновым, эффекта. Наконец-то Андрею Андреевичу захотелось посмотреть, с какой же миной его, собственно, так долго и молча слушают. Выяснилось: равнодушно. Что Андрея Андреевича не смутило вовсе. Однако он не вернулся в состояние тетерева на току. Андрей Андреевич теперь тщательнейшим образом отслеживал реакцию на свои слова.
— Алевтина всегда была окружена поклонниками, — говорил Сафьянов, но, заметив, что подоплека сказанной фразы может показаться слишком фривольной для прокурорского служаки, тут же скорректировался и пояснил, становясь великодушным: — Вокруг таланта всегда бушуют страсти… Я не верю в чудеса, — произнес Сафьянов, внимательно следя за отношением Воротова к сказанному, и поправил себя: — Но женский мир — особый мир. Возможно, в нем и случаются экстраординарные происшествия.
Воротов пытался закрыться, напялив маску непроницаемой тупости. Но Сафьянова невозможно было обмануть. Он словно читал мысли собеседника, словно смотрелся в зеркало, следя за Игорем, поправляя себя, устраняя несимпатичные детали. Воротову пришлось признать: Сафьянов лихо добивается расположения к себе. Легко. И совершенно безболезненно для своего самолюбия.
Игорь не удержался и сказал об этом Андрею. В форме комплимента.
Сафьянов благодарно улыбнулся:
— Я в самом деле не хочу оставлять о себе дурного впечатления. Зачем казаться хуже, чем ты есть? Самолюбие?.. Самолюбие — это гордость дураков.
Это был, пожалуй, самый точный ход. После такого стриптиза с человеком невозможно разговаривать с закрытым забралом.
— Вы, разумеется, знакомы с Юрием Агольцовым… — До сих пор это имя не произносилось ни Сафьяновым, ни Воротовым. А почему, собственно?
— Разумеется, — подтвердил Андрей.
Он ждал конкретного вопроса и вовсе не собирался пороть отсебятину на свою голову. Воротов согласно кивнул: осторожность в наше время не помешает. И спросил:
— Как вы думаете, у Агольцова и Алевтины Коляды были, помимо всего прочего, деловые отношения?
Сафьянов не стал делать удивленного лица.
— Не исключаю. Но, сами понимаете, ни Агольцов, ни Алевтина в эти дела меня не посвящали.
— И у вас нет никаких предположений?