Никогда в жизни мне так смешно не было. Верка молодая. У нее еще все впереди. Она аборт сделала, да и услала я ее обратно к родителям моим. От греха. Москва — город большой, соблазнов много. Нехорошо девушке тут быть. Всякое случиться может. А потом Ванечку следом отправила. Пусть там будет. Дедушка с бабушкой старенькие? Ничего. Не доглядят? А, тоже ничего страшного. Бог дал, Бог взял. Вот так-то.
Но я отомстила. Да. Месть! Что мне еще остается, кроме мести? У меня ничего нет больше. И у нее теперь ничего нет. Это же надо так облажаться, ей-то. «Любовь!» А вот тебе любовь. Выкуси-ка.
Оксана Николаевна Сафьянова была крайне недовольна причиненным ей беспокойством. Можно сказать, сурова она была. Без обычного для посетителей этого места деликатно-вежливого стука и тем более без долгого шуршания и топтания в коридоре открыла дверь кабинета Воротова и вошла.
У Оксаны Сафьяновой было странное лицо. При всей решительности и даже наглости общего посыла глаза располагались домиком и оттого казались просящими, заискивающими и глубоко несчастными. Оксана употребляла хну, узнав когда-то, что это полезно для укрепления волос, и рыжий оттенок ее прически взывал к и без того желтоватой коже. Эта женщина казалась старше своих лет. Она была хорошо и дорого, что называется, упакована, но дорогие вещи сидели на ней, как чужие, не признавая ее за хозяйку. Лицо было слегка опухшим. Вообще вид у Сафьяновой был, прямо скажем, нездоровый.
— Пожалуйста, располагайтесь. Вы больны? Можете давать показания?
Сафьянова долго оценивала пейзаж за окном. Как будто вспомнив о сути визита, примостилась наконец на стуле, держа сумочку на коленях.
— Нет, у меня просто насморк. Аллергический. Хронический, — произнесла она с глубоким прононсом и громко высморкалась.
— Вам, Оксана Николаевна, вероятно, известен повод нашей встречи?
— Да, муж говорил.
«Что, собственно, говорил муж?» — подумал Воротов.
— Тогда я слушаю вас.
Сафьянова помолчала немного, все так же повернув шею в сторону окна, избегая встречаться глазами со следователем.
— Я очень плохо знала Алевтину Григорьевну и вряд ли смогу быть вам полезной.
— И все-таки.
— Меня познакомила с Алевтиной Григорьевной моя знакомая, Катя Померанцева. Просто так познакомила, как с интересной, немножко скандальной личностью. По-моему, года два назад, точно не помню. Я бывала несколько раз у Алевтины Григорьевны в гостях, несколько раз мы встречались на людях. Но я не была ее закадычной подругой.
Тут Сафьянова впервые взглянула прямо на Воротова. Игорь мог поклясться, что в ее красных глазах, заслонив тяжелую напряженность, заплясала ненависть.
— Ну, это понятно, — сказал Игорь.
— Да, — веско продолжила Сафьянова. — А так-то, конечно, знакомы были, что ж, никто и не скрывает.
— Вы пользовались услугами Алевтины Григорьевны? Может быть, лечились у нее? — мягко спросил Воротов.
— Я? Нет. Похожа я на женщину, которая ходит по ворожейкам? — хлюпнула носом Оксана Николаевна.
«Очень даже похожа, дорогая, — подумал Игорь. — Вылитая женщина, которая ходит по ворожейкам».
— Значит, вы отрицаете, — спокойно сказал он, — что пользовались услугами Алевтины Григорьевны?
— А что, кто-то утверждает? — сморкнулась Сафьянова.
— Давайте пока говорить только о вас. Пока. Хорошо? Вы уверяете, что не прибегали к помощи Коляды. Так?
— Ну что значит «к помощи»? Что значит «помощь»? Вы что, верите во всю эту лабуду — в сглазы и привороты? Ну, морочила Алевтина головы нервным дамочкам. Но я-то тут при чем? Для меня она была просто экзотикой. Просто экзотикой.
— Как вы считаете, была ли Алевтина Григорьевна подвержена депрессиям, переменам настроения? Не высказывала ли при вас мыслей о самоубийстве?
Оксана Николаевна молчала. Она явно делала вид, что вспоминает.
— При мне ничего не говорила о самоубийстве. А была ли подвержена — не знаю.
— Я спросил: «Как вы считаете?»
— А никак. — Сафьянова вполне освоилась и даже сняла с колен сумочку и повесила ее на спинку стула. — Никак не считаю. Почему я, собственно, должна как-то считать?
Голос у Сафьяновой был низкий и грубый, наверное, поэтому все, что она говорила, звучало наглым вызовом.
— Я вынужден вам напомнить, Оксана Николаевна, — Воротов изо всех сил старался не поддаваться поднимающемуся изнутри раздражению, — вынужден напомнить вам, что отказ или уклонение свидетеля от дачи показаний, согласно статье сто восемьдесят второй Уголовного кодекса, является преступлением против правосудия и влечет за собой уголовную ответственность.