— Понятно, — учтиво склонила голову Померанцева. — Мне теперь вообще многое стало понятно. А, Дюша? Может, и Алевтина тоже все поняла? Потому и закончила свою жизнь так неудачно — в полете? Может, и Лариса все уже поняла? Потому и пропала? А, Дюшенька, ты уж мне скажи по старой памяти, права я?
Сафьянов в задумчивости прошелся по комнате. Несколько секунд смотрел в окно. Потом резко повернулся к Кате, опустился возле кресла, в котором она сидела, на колени.
— Ка-атя-я, — ласково позвал. — Катя, ну, что с тобой, Катя? Ты просто устала. Эта смерть всех нас вышибла из колеи. Но время пройдет, все встанет на свои места. Не надо так. Не будем ссориться.
Катя окаменело молчала. Она вспомнила одну из своих ролей: ее героиню по ходу действия убивает любовник, не столько за то, что она много знает, сколько за то, что лезет на рожон и все время пытается уличить возлюбленного во лжи. Катя всегда считала, что пьеса не выдерживает никакой критики, поскольку в жизни так не бывает: если знаешь что-то — заткнись, беги на край света или в полицию, но не нарывайся, не припирай человека к стенке, не ставь его в безвыходное положение, когда ему только и остается, что избавиться от такой дуры любой ценой. Кто ее, Катю, за язык сейчас тянул? Поняла все? Молчи себе в тряпочку.
Катя собралась с силами и с опаской взглянула на Андрея, стараясь спрятать свое смятение. Андрей поцеловал Катину руку. Катя подумала, что он выбрал удачный способ не встречаться с ней глазами.
— А почему ты не думаешь, — Андрей нежно терся щекой о Катину ладонь, — почему ты не думаешь, что это могла сделать и Лариса Павловна? Ах, у нее алиби! Что, она не могла нанять кого-нибудь? Значит, здесь не все так лучезарно. Тебе это в голову не приходило? И то, что Лариса именно сейчас, именно в этот момент пропала, тоже о многом говорит. Юре ведь все равно, кто исполнитель, он всегда с первыми людьми дело имеет. Ну, Катя, Катя же, если ты мне верить не будешь, кому тогда верить вообще? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, Катя.
Померанцева лихорадочно соображала, как ей теперь вести себя с Андреем. Если сразу дать обратный ход — он не поверит, заподозрит неладное, слишком уж хорошо он изучил ее повадки и упрямый норов.
— Как ты можешь так говорить? — прошептала она. — Ларисы, может, уже и на свете-то нет, а ты… Ты так и со мной поступишь — выкинешь меня из своей жизни, как ненужную табуретку, если что-нибудь у меня не заладится.
— Вот только не надо этих сослагательных наклонений и жалких слов, — рассердился Сафьянов. — Я тоже могу терзать тебя упреками и подозрениями. Что от этого изменится? Никому легче не станет. Давай друг другу помогать, а не мешать. Так нам обоим спокойнее будет.
— А ей? — тихо спросила Померанцева.
— Ты знаешь, как ей помочь? Кому — ей? — спохватившись, уточнил Андрей.
У Кати противно похолодело в животе. Заигралась. Надо немедленно отпустить Сафьянова, немедленно, сейчас же, сию минуту. Не держать его за горло, ослабить хватку. Не усложнять, пусть считает, что она дура. Людям всегда приятно думать о ближнем снисходительно. Потом пусть догадывается. Теперь важно его выпроводить.
— Да, мы ничего не сможем сейчас предпринять, — проговорила Катя сиплым голосом. — У меня что-то с нервами. Я, наверное, к Лене Долгову улягусь. Или за город уеду куда-нибудь на недельку. Отосплюсь под таблетками, продышусь. А то на себя непохожа.
— И правильно, умница, себя надо беречь.
— Меня только Юра тревожит. Что ему еще в голову взбредет?
— Не волнуйся. Это все их внутренние разборки. Нас не касается.
— Хорошо, Андрей. Только не бросай меня сейчас. Ты единственный человек, который меня поддерживает в этой жизни.
— Ну что ты, ты же знаешь, я всегда с тобой, — дежурно заверил Катю Сафьянов.
— Ты на машине? Подбрось меня до спортзала. Я быстро соберусь.
— Вот за что я тебя люблю отдельно, так это за то, что ты такая целеустремленная и дисциплинированная, — обрадовался Сафьянов.
Но Катю не мог обмануть его ласковый тон. Она встала, стараясь не поворачиваться к Андрею спиной, двинулась вон из комнаты. Вещи для шейпинга у нее были собраны, она просто хотела хоть на секунду дать себе передышку. Катя зашла в ванную, крутанула кран. Посмотрела на себя в зеркало. «Ну, ну, подруга, — сказала бледному своему отражению, — где наша не пропадала? Прорвемся».
— Катя, — услышала из-за двери, — до каких часов у тебя занятия? Уже восемь.
— До десяти, — пытаясь побороть спазм в горле, выдавила. — Успею. В другую группу пойду. Мне разрешают.